Новомирские чтения. Окончание. Разложение образа.

Опубликовано: 24 сентября 2017 в 21:45
Источники: Новый мир №1 за 1990 год. Википедия.
Распечатать Сохранить в PDF

С какими чувствами они покидали Россию? Какими словами это можно было выразить?

Наверное, только так:

Россия отошла, как пароход

От берега, от пристани отходит.

Печаль, как расстояние, растет.

Уж лиц не различить на пароходе.

Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.

Басовое взывание сирены.

И вот корма. И за кормой — тесьма

Клубящейся, всё уносящей пены…

Книга «Смысл истории», вобравшая в себя размышления и лекции Н. Бердяева за 1919−20г., вышла отдельным изданием в Берлине в 1923 году. НМ распечатал только одну главу: «Конец Ренессанса и кризис гуманизма. Разложение человеческого образа».

К чему Ренессанс? По Бердяеву именно Ренессанс в свое время выявил свободный избыток творчества человека; социализм, напротив, поместил этот ресурс в условия недостатка и скудности. Культура Возрождения, сформировавшись в Италии, разошлась затем по всей Западной Европе, но России она практически не коснулась: «мы переживаем конец Ренессанса и кризис гуманизма острее, чем где бы то ни было на Западе, не пережив самого Ренессанса. В этом — своеобразие и оригинальность русской исторической судьбы. Нам не было дано пережить радость Ренессанса, у нас, русских, никогда не было настоящего пафоса гуманизма, мы не познали радости свободной игры творческих избыточных сил».

В наступившей эпохе социализма, как и прежде, личность и свобода творчества у Бердяева на первом месте; при этом он не обособляет их от влияния общечеловеческой правды и сверхприродной истины.

Этому выводу предшествуют интересные подробности. Бердяев жестко критикует современные направления в искусстве. Меня, признаюсь, удивила определенность суждения: «В футуристическом искусстве нет уже человека, человек разорван в клочья. Все начинает входить во все. Все реалии мира сдвигаются со своего индивидуального места». Подразумевается, что целостность человеческого образа разрушают чередой входящие в него предметы: «Человек проваливается в окружающий его предметный мир».

То есть человек, образ человеческий, меркнет в окружающем пространстве. В другом месте Бердяев вскользь задевает импрессионизм, возникший на полстолетия раньше футуризма, но импрессионизм мало чем мешал русской культуре 19 века — развитие её шло поступательно, сближаясь с европейским. Европа же признавала её самобытность. Но футуризм практически одновременно проявил себя как в Италии, так и в России в начале века — поэтому Бердяев и реагирует более остро. Критика футуризма своеобразно смешивается у него с выпадами против социализма. Он замечает, что ситуация меняется — форма стремительно вытесняет образ, искусство переходит от восприятия мира личностью и формированию сознания к обслуживанию массового вкуса. И находит аналогию с социализмом: «Ни пустая свобода, ни принудительное братство не могут дать радости людям. Это начинает все более и более сознаваться чуткими людьми. Рухнули идеалы французской революции. Все более начинают сознавать внутреннюю бессодержательность и тщету демократии. Предстоит глубочайшее разочарование в социализме и анархизме. На всех этих путях невозможно разрешить судьбу человеческого общества». Но, при этом, можно наблюдать конечность исторических судеб. Вот так!

Говоря о России, Бердяев отмечает: «Мы творили от горя и страдания; в основе нашей великой литературы лежала великая скорбь, жажда искупления грехов мира и спасения. Никогда не было у нас радости избыточного творчества… Нам не было дано пережить радость Ренессанса, у нас, русских. Никогда не было настоящего пафоса гуманизма».

Бердяеву не суждено было вернуться на родину — свой последний приют он нашел во Франции в 1948 году.

Многое ли изменилось в нашем мироощущении с той поры — по большому счету оценить трудно. Но, определенно, многие наблюдения Бердяева актуальны. Сейчас можно прочесть и о пророческой стороне его выводов. Современники наши тоже ищут ответы на вопрос — каким образом и чьим подобием будет воодушевлен человек грядущего поколения?

Хочу отметить следующее: пророчества, пророков, вообще-то, у нас любят. В пророки могут зачислить кого угодно. И лучше всего, если они, пророчества, исходят от людей таинственных и странных, с какой-то стороны отмеченных природой — не уточняю из опасений предвзятости. Годится любой непонятный посыл. Но вот прочесть внимательно и осмыслить своевременное и ясное суждение своего разумного современника у нас не выходит. Богаты мы разными чувствами, в числе которых и злость и зависть; может от этого и ум у нас поздний?

… Сегодня мили и десятки миль,

А завтра сотни, тысячи — завеса.

И я печаль свою переломил,

Как лезвие. У самого эфеса.

Пойдемте же! Не возвратится вспять

Тяжелая ревущая громада.

Зачем рыдать и руки простирать,

Ни призывать, ни проклинать — не надо.

Но по ночам — заветную строфу

Боюсь начать, изгнанием подрублен…

Эти строфы взяты из стихотворения «О России», написанного русским эмигрантским поэтом Арсением Несмеловым в 1931 г. По-моему, он нашел очень точные и уместные слова: хоть время прошло немало, но разум и сердце не смирились.


Комментарии

Чтобы добавить комментарий, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться на сайте