Коммунисты и социалисты
Даже далёкие от разведки люди не могут не знать имён двух выдающихся разведчиков. Оба до сих пор самые-самые. Полковнику Рудольфу Абелю было высочайше разрешено ещё в 1960-е годы первым появиться из сугубо засекреченного нелегального небытия. Изумлённым советским людям было доверено узнать, что шпионы — в данном случае разведчики — есть не только у «них», но и у нас. И в этом же коротком ряду гениев разведки находится Ким Филби. Британский аристократ, сотрудник чужих спецслужб, он вполне естественным образом считается нашим, советским разведчиком. Никаким не агентом, не шпионом, а именно родным — если не русским, то советским.
По любым (нашим ли, английским ли) меркам Ким Филби — личность потрясающая. В отличие от Абеля, он не был арестован, а фантастическим образом, в котором так до конца и не разобраться, бежал из Бейрута в СССР в 1963-м, проведя 25 лет из своих семидесяти семи в Москве.
Коммунист по убеждениям, Ким Филби, которому советский резидент Арнольд Дейч посоветовал в интересах разведки держаться от левых подальше, привлёк к работе ещё более убеждённого коммуниста, внука адмирала, хулигана-пьяницу и талантливейшего журналиста, дипломата, мастера человеческого общения Гая Бёрджесса. Тот обратил в советскую веру духовно и физически ему близкого социалиста по взглядам Энтони Бланта. А тончайший интеллектуал и тьютор Блант заметил способнейшего своего подопечного, студента Джона Кернкросса. Единственный простолюдин, сын шотландского зеленщика терпеть не мог кембриджских аристократов, но был предан делу построения социализма. А сын министра Дональд Маклин верил в идеи Маркса — Ленина настолько искренне, что даже мечтал когда-нибудь пожить в СССР и поучить советских граждан английскому языку (из-за трагического провала «пятёрки» мечта сбылась — некоторое время в 1950-х Маклин преподавал английский в Куйбышевском педагогическом институте).
Были ли они «пятёркой»?
Меня как биографа Кима Филби здесь тревожит лишь одно, однако немаловажное. Была ли группа тем единым монолитом, которым она представлена в двух с половиной сотнях книг и сотнях исследований?
По-моему, «Кембриджская пятёрка» — название довольно условное. Я долгие годы общался, если хотите, дружил, со скончавшейся в этом году супругой Филби — Руфиной Ивановной Пуховой-Филби. По её словам, сам разведчик относился к этому термину довольно сдержанно. Да и патриарх советской атомной разведки Владимир Борисович Барковский оценивал название «Кембриджская пятёрка» несколько критически и рекомендовал «не попадать в плен различных терминов». Иногда посмеивался: «А не хотите ли «кембридж севен» или «оксфорд найн»»?
Не претендуя на роль первооткрывателя, выскажу своё личное мнение. Никто и никогда не узнает, сколько действительно человек было в группе преданных Советскому Союзу англичан, поддержавших чужую страну в борьбе с фашизмом, а потом и в холодной войне. В этом не заинтересованы ни Англия, ни Россия. Английским спецслужбам и британскому истеблишменту не нужны новые скандалы и разоблачения. Ну, а российская Служба внешней разведки, тщательно оберегающая покой родных и близких своих агентов в любом поколении, ни разу за всю свою историю не пошла на какие-либо откровения, касающиеся иностранных, подчёркиваю, иностранных граждан. Знаете, каким термином они обозначаются? Не «агенты», ни в коем случае не «шпионы» — а «друзья».
Кроме того, оригиналы документов, переданные «кембриджцами», ушли по самым разным причинам в небытие. Если что и осталось, то только в личных делах членов «пятёрки». Так что принципиально новых открытий ждать сложно.
Хочется верить, я убедил вас в том, что «Кембриджской пятёрке» так и придётся оставаться «пятёркой», пусть этот термин и условен.
Что они совершили?
Когда Кима Филби спрашивали о главном им совершённом, он всегда выдавливал со своим неистребимым акцентом лишь одно трудно дававшееся слово: «Про-хо-ров-ка, Про- хо-ров-ка». В 1943 году ему удалось похитить, выкрасть, добыть, считайте, как хотите, немецкие планы танковой битвы, ставшей переломной в ходе Второй мировой войны. Курская битва и танковое лобовое сражение при безвестной (тогда) деревушке Прохоровке были выиграны и благодаря Филби. Сроки начала наступления вермахта и их постоянные переносы, технические характеристики новых типов танков, включая толщину брони и мощь снарядов, способных её пробить, численность немецких войск и их дислокация. Обо всём этом советское командование узнавало от Филби.
А вот кураторы Кима, в том числе и сегодня живущие, говорили мне об ином. «Наибольшую оперативную ценность Ким Филби представлял, когда в качестве представителя «Сикрет Интеллидженс Сервис» координировал в Вашингтоне деятельность разведслужб США и Великобритании по СССР и нашим союзникам». Бывшие сослуживцы Филби признавались: лучше бы мы в те годы вообще ничего не делали.
Впрочем, интеллигентнейший старший офицер СВР, бывший рядом с Филби в его последние годы, а с Руфиной и позже, до её недавнего ухода, растолковал мне, что, даже работая под прикрытием собственного корреспондента британских газет в Бейруте, Ким «давал немало полезного, интересного, хотя пик и был в Вашингтоне».
Не собираюсь расставлять по местам и полочкам достижения остальных четверых соратников. И всё же главными, как видится теперь, были два донесения, полученные из Лондона ещё в сентябре 1941 года в ответ на просьбу Центра сообщать любые сведения о работе по атомной тематике. Первым откликнулся дипломат Форин-офиса Дональд Маклин с невероятной информацией: лучшие физики Британии и США совместно и очень энергично занялись разработкой непонятной для СССР атомной бомбы. Между прочим, волею случая как раз Маклину в ранге советника МИД пришлось координировать после войны работу по совершенствованию американцами и англичанами уже изобретённого атомного оружия.
Ну, а в сентябре 1941-го в подтверждение информации Маклина был прислан целый том доклада атомного комитета Соединённого Королевства. Секретнейший фолиант был предназначен для изучения военной комиссией лорда Хэнки. А скромный до невзрачности молодой секретарь лорда по имени Джон Кернкросс переправил толстенный доклад в советский Центр. Два полностью совпадающих донесения от двух разных источников в разведке обозначают почти полную достоверность полученной информации. И хотя 16−18 октября 1941 года немцы стояли уже в западных пригородах Москвы, двум английским источникам поверили. Даже нарком Берия, убеждавший Сталина в провокационности слухов об изготовлении какого-то принципиально нового разрушительного оружия, был не вынужден, а принуждён поверить: создание атомной бомбы — реальность, а совсем не дезинформация, запущенная фашистами.
Вообще Кернкросс совершил именно во время войны немало подвигов, приблизившись по результативности к Филби. Человек, несмотря на все усилия советской резидентуры, не научившийся ни фотографировать, ни водить купленную ему для проведения тайных встреч машину, оказался кладезем информации, перекочёвывающей потом не в папки, а в ящики секретных архивов Лубянки. А на второй год войны полиглот Кернкросс получил приглашение от британских спецслужб поработать в Блетчли-парке — центре британской дешифровальной службы, куда стекалась информация, перехваченная со всего мира. Не умея фотографировать, Кернкросс сделал слепки ключей от сейфов. Вечерами и ночами он выносил кипы бумаг из Блетчли, передавал их советскому связнику, а уже утром возвращал переснятые в советском посольстве документы на место.
Искусствовед Энтони Блант был привлечён к работе в контрразведывательную службу Великобритании благодаря знанию языков. Его аналитические способности проявились настолько быстро, что он скоро дослужился до высокого звания майора и начальника направления, занимавшегося слежкой за всеми советскими людьми, находившимися в годы войны на острове, и их разработкой. А пособие для практической деятельности английской контрразведки, созданное Блантом, ещё раньше, чем оно стало руководством к действию для англичан, досконально изучили советские товарищи Бланта.
Ну и Гай Бёрджесс. До чего противоречива фигура способнейшего журналиста, первым из всей «пятёрки» пробившегося по заданию Москвы в британские спецслужбы! Он тонко вербовал полезных для Советского Союза людей. Писал доклады для руководителей важных направлений разведки. Сводил воедино кажущиеся никак не связанными между собою сведения, некоторые из которых были бесценны. Гай выполнял роль связника, когда Филби было невозможно впрямую встречаться с сотрудниками советской резидентуры. После войны его талант не остался незамеченным, и Гай Бёрджесс перешёл на работу в Форин-офис.
Одновременно со всем этим Гай пил. Мог подраться с сослуживцами по МИД. Ему ничего не стоило помочиться в камин на встрече с представителем иностранного посольства, а во время официального приёма зайти в душ прямо в шикарном, на заказ сшитом белом костюме. Сбежав в 1951-м вместе с Маклином в СССР, Гай Бёрджесс не смог найти места в новой, чуждой для него жизни. Он даже не пытался выучить сложный русский язык. Вопреки запретам, встречался с иностранцами. Но, главное, вызывал недовольство у опекавших его сотрудников КГБ своими гомосексуальными связями, тогда и в СССР, и в Британии запрещёнными. Он безудержно пил в обществе весёлого парня-водопроводчика, ставшего последней любовью в его безалаберной жизни. Водопроводчик и несколько офицеров Комитета госбезопасности и проводили его, убитого циррозом печени, на 52-м году жизни.
Автор — трижды лауреат литературной премии имени Евгения Примакова Службы внешней разведки РФ