В острой дискуссии, посвящённой последствиям советско-германского пакта о ненападении 1939 года, «органической частью» которого, по требованию правительства СССР, стал специальный протокол «о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики», особое место занимает конспирологическая версия о его послевоенной «фальсификации».
Подобные «сенсационные» заявления публицистов восходят к рассказам пенсионера Вячеслава Молотова. В частных беседах бывший нарком иностранных дел категорически отрицал существование секретного протокола. «Нет, абсурдно, — утверждал Молотов в 1983 году. — Я-то стоял к этому [делу] очень близко, фактически занимался этим делом, могу твёрдо сказать, что это, безусловно, выдумка».
Напротив, бывший рейхсминистр Иоахим Риббентроп, писавший воспоминания в нюрнбергской тюрьме, высказался вполне определённо о беседе с руководителями ВКП (б) 23 августа 1939 года: «Мы сразу же смогли договориться о материальной стороне разграничения наших обоюдных интересов и особенно по вопросу о германо-польском кризисе <…> Сталин заявил, что желает установления определённых сфер интересов». Протокол нарушал советско-польский договор о ненападении 1932 года и поэтому, с точки зрения мемуариста, носил секретный характер. Оставил он и свидетельство об ужине, состоявшемся ночью 24 августа после подписания пакта и протокола. По словам Риббентропа, Сталин произнёс тост, сказав «об Адольфе Гитлере как о человеке, которого он всегда чрезвычайно почитал», и «выразил надежду, что подписанные сейчас договоры кладут начало новой фазе германо-советских отношений».
Так кто же говорил правду — убеждённый большевик-сталинец, благополучно скончавшийся в 1986 году, или нацист, осуждённый к смертной казни Нюрнбергским трибуналом?
В послевоенные десятилетия руководители КПСС располагали объективной информацией о существовании и содержании дополнительного протокола к пакту Молотова — Риббентропа и других секретных советско-германских соглашений.
Об этом свидетельствуют копии подлинных документов, хранящиеся в коллекции генерал-полковника Дмитрия Волкогонова (1928−1995). На рубеже 1980 — 1990-х годов, будучи начальником института военной истории Министерства обороны СССР, а затем советником президента РФ по вопросам обороны, он имел свободный допуск к советским и российским архивным фондам. Микрофильмокопии «бумаг Волкогонова» находятся в нескольких хранилищах историко-документальных материалов в США, в частности в собрании Гуверовского архива Стэнфордского университе-та в Пало-Альто. К сожалению, пока мы не можем ответить на вопрос, кому принадлежат подчёркивания в текстах. Пометки других лиц прочитываются свободно.
Источники из архива ЦК КПСС с указанием архивных шифров по состоянию на 1987 год позволяют утверждать: секретные советско-германские соглашения 1939−1941 годов безусловно существовали, определяли отношения между СССР и Третьим рейхом, а также непосредственно влияли на внешнюю политику двух государств. При этом Сталин и Молотов, исходя из ленинского принципа целесообразности, с лёгкостью отказывались от международных обязательств СССР не только в связи с грубым нарушением советско-польского договора о ненападении 1932 года, как это произошло при подписании дополнительного протокола 23 августа 1939 года. Например, секретный дополнительный протокол к советско-германскому договору о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года обязал его участников не допускать на своей территории «никакой польской агитации, затрагивающей территорию другой стороны». Тем не менее 4 июня 1941 года члены политбюро ЦК ВКП (б) во главе со Сталиным утвердили предложение наркома обороны СССР маршала Семёна Тимошенко о создании в Красной армии польской дивизии путём переукомплектования к 1 июля поляками и лицами, знавшими польский язык, 238-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Казахстане, хотя принятое решение противоречило существовавшим соглашениям от 28 сентября 1939 года.
Таким образом, в своих показаниях о секретном протоколе к первому московскому пакту лгал не казнённый впоследствии Риббентроп, а благополучный советский пенсионер Молотов. Его мотивы были понятны. Молотов упорно отрицал бесспорные факты, которые свидетельствовали против Сталина и его соратников, действовавших в августе — сентябре 1939 года в интересах номенклатуры ВКП (б) и вопреки безопасности многомиллионного населения Советского Союза.