Купить полную книгу

1.

Катастрофа совершилась…

Тихо, по-воровски. По всем правилам социалистической законности.

Этот особый вид законности был обильно плодоносящим вегетативным гибридом: подвоем служил неограниченный произвол, а привоем — мелочный бюрократический педантизм.

В Постановлении на арест Н. И. Вавилова на 15 машинописных страницах с большим педантизмом перечислены его преступные антисоветские деяния: от рождения в семье «крупного московского купца» до «борьбы против теорий и работ ЛЫСЕНКО, ЦИЦИНА и МИЧУРИНА».

Документ составлен старшим лейтенантом госбезопасности В. Рузиным, подписан им же и капитаном госбезопасности Решетниковым, видимо, его начальником. Датирован 5 августа 1940 года. Резолюция начальника ГЭУ (Главное экономическое управление) НКВД Б. З. Кобулова: Согласен —датирована тем же числом. Вторую резолюцию — Утверждаю — нарком Л. П. Берия наложил 6 августа. Санкция прокурора Г. А. Сафонова (будущий генеральный прокурор СССР) датирована следующим днем — 7 августа.

А записка Николая Ивановича о выдаче вещей «подателю сего» написана (повторим дату и время) 6. VIII.40. 23 часа 15 м. Значит, Вавилов был арестован до санкции прокурора. Это был акт беззаконного произвола.

ФОТО 1.jpg
Записка В. С. Лехновичу в день ареста, 6 августа 1940 года

Столь же беззаконен был личный обыск Вавилова сержантом госбезопасности А. М. Биндом, тоже 6 августа, то есть до санкции прокурора. Видимо, Бинд был одним из тех двух «курьеров», которые пригласили Вавилова «для переговоров с Москвой», а затем явились за его вещами.

Зато Протокол личного обыска оформлен Биндом самым педантичным образом. Изъятые вещи перечислены и пронумерованы. Это личные документы Вавилова (паспорт, удостоверения академика АН СССР и академика ВАСХНИЛ), фотоаппарат «Лейка», советские деньги в размере 750 р. 12 к. (в скобках сумма повторена прописью), «разных открыток 11 шт.», авторучка, запонки (4), сменный белый воротничок, другие мелочи. 27 пунктов! А ниже значится: «Изъятое у меня занесено в протокол правильно. Протокол мною прочитан. Н. Вавилов». Так было положено. Чтобы комар носа не подточил!

…Наутро, уже 7 августа, но приказ получен накануне, тоже до санкции прокурора, — обыск в Черновицах, там, где остановился Вавилов (адрес в протоколе не указан). Его производил сотрудник Черновицкого отдела НКВД Украины Свириденко с двумя подручными Данилиным и Бахметом. Звания не указаны, но в другом документе обозначено: Свириденко — сержант госбезопасности.

Больше об этих людях ничего не известно: ни их возраст, ни стаж работы, ни местожительство. Не суть важно. Это безликие, легко заменяемые винтики в отлаженной машине, смазанной кровью бесчисленных жертв.

Номер Ордера на обыск в протоколе не указан. Маленькая небрежность. Зато в перечне изъятых вещей — снова тщательный педантизм. Тут и бритва безопасная, и щетка зубная, и зеркало карманное, и географический атлас на румынском языке. Всего 21 пункт. В их числе — «деньги советские в купюрах по 100 руб. — всего 1300 руб.».

Лехнович вспоминал, что в изъятом портфеле было 5 тысяч рублей — все экспедиционные деньги. Но он мог запамятовать за давностью лет. Под перечнем изъятого снова значится: «В протокол все занесено правильно. Вавилов».

В той же архивной папке есть «Опись вещей Вавилова Николая Ивановича в дополнение к протоколу обыска от 7 августа 1940 года». В этом дополнительном списке еще 51 пункт, от «Ручка автомат[ическая]. — 3 шт.» до «Шоколад в плитках по 50 грамм — 5 шт.».

Что верно, то верно: у Николая Ивановича плитки шоколада всегда были с собой. Лучший способ на ходу подкрепиться. Подпись Вавилова снова подтверждает: в описи все правильно.

Эта подпись означает, что 7 августа Вавилов был в Черновицах. Его ночной вылет в Москву — фикция. Вывезут арестанта только 9 августа. Тот же Свириденко — надежный, видать, был сержант! — отконвоирует его в Киев. По пути позволит то ли пообедать в какой-то столовке, то ли купить провизию — в деле есть свидетельство этой щедрости: «Мною акад. Н. И. Вавиловым по пути следования из Черновиц до Киева для питания получено денег из моих сумм от работника НКВД т. Свириденко в сумме 10 рублей 30 коп. (десять руб. тридцать коп.)».

Из Киева арестанта со спецконвоем отправят в Москву — теперь уже действительно самолетом. 10-го он впервые предстанет перед следователем.

Но 7 августа Вавилов был еще в Черновицах, о чем его внезапно осиротевшие помощники не догадывались. Они растеряны, не знают, как быть, что делать дальше. Зато в НКВД никакой растерянности. Машина работает четко, почти бесшумно, как хорошо смазанный механизм. Обыски идут по всем вавиловским адресам.

В Москве: Земляной Вал, д. 21/23, кв. 54.

Это здесь, среди изъятых бумаг, будет и письмо генсеку Сталину на 10 страницах.

В то же утро, 7 августа, другая черная эмка подкатила к «даче» Вавилова в Пушкине (бывшем Царском-Детском Селе), Московское шоссе, д. 23, кв. 2.

В квартире еще спали.

Настойчивый стук в дверь разбудил Елену Ивановну.

Обыск производили В. Погосов, Н. Иванов, Ив. Полянский. Изъяли документы на 4 листах, записные книжки с адресами и телефонами, коробку с фотопленками. Из книг почему-то забрали роман Бруно Ясинского «Человек меняет кожу». Длилась операция полтора часа: с 7:30 до 9:05 утра. В качестве «лица, у которого производился обыск», протокол подписала Е. И. Барулина.

Двенадцатилетний Юра все это время спал. Видимо, мать просила не будить мальчика, гуманные чекисты просьбу уважили. Проснулся он, когда они уже садились в черную эмку. Вместе с Еленой Ивановной. Выбежав на крыльцо, Юра увидел на отъезжающей машине энкавэдэшный номер. Все понял…

Но Елену Ивановну не арестовали. Ее привезли в ленинградскую квартиру, Проспект 25 Октября, д. 11/2, кв. 13. Здесь тоже требовалось лицо, у которого производился обыск.

Начат в 10 часов 5 минут утра, то есть ровно через час после окончания обыска в Пушкине, завершен в 10 часов 5 минут следующего дня. Целые сутки без сна и отдыха трудились пять человек: те же Погосов и Иванов и примкнувшие к ним Соловьев, Коростелин, Тимофеев. Работали на совесть. В протоколе педантично зафиксировано изъятие книг, бумаг, рукописей, фотографий, многого другого. 44 пункта. Об объеме изъятого можно судить, например, по пункту 38: «Различные труды Вавилова Н. И. и материалы по заграничным поездкам в Абиссинию, США, Японию, Англию в двадцати двух папках».

Подпись Е. И. Барулиной удостоверяла, что все записано правильно. О том, что она пережила за эти сутки, протоколы безмолвствуют.

Почти все изъятые материалы будут уничтожены как не относящиеся к делу и потому «не имеющие ценности». Повезет нескольким книгам да фотографии А. Ф. Керенского: свидетельство антисоветских настроений обвиняемого. В протоколе она значится под номером 9. А под номерами 43 и 44 значатся «пистолет кремневый с отделкой из белого металла» и «два винтовых боевых патрона». Они, как ни странно, уликами против обвиняемого не станут.

Еще один обыск был 7 августа во Львове — в гостинице «Народная». В ней Вавилов и его спутники останавливались перед приездом в Черновицы. Оставили в чулане часть вещей, чтобы забрать на обратном пути. За ними и явились энкавэдэшники. По книге записей оказалось, что на имя Вавилова ничего не оставлено, но не уходить же с пустыми руками! Забрали чемодан и корзинку Лехновича. Ему потом стоило много нервов и крови заполучить их обратно…

2.

10 августа 1940 года арестованного академика Н. И. Вавилова доставили во внутреннюю тюрьму НКВД, что во дворе дома № 2 на бывшей Лубянке — тогда уже площади Дзержинского.

До революции здесь была пятиэтажная гостиница пароходного общества «Кавказ и Меркурий», а во дворе скромно ютилась еще одна гостиница, маленькая, двухэтажная — страхового общества «Россия». С улицы ее не было видно, что, вероятно, понравилось Феликсу Эдмундовичу.

Оба здания отошли к его ведомству: штаб-квартира ВЧК (позднее ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ) в вольготном пятиэтажном здании, а укрытая во дворе двухэтажка стала внутренней тюрьмой. Для самых опасных врагов режима.

ФОТО 2.jpg
Вавилов в рабочем кабинете, конец 30-х годов

В секретной инструкции от 29 марта 1920 года говорилось:

«Внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей, бежать и т. п.».

С годами число «наиболее важных контрреволюционеров» множилось, двухэтажка перестраивалась, надстраивалась, сравнялась по числу этажей с главным зданием и даже превысила его.

Шестой этаж был поделен на отсеки с высокими глухими стенами, но без крыши. Так был решен вопрос о прогулках заключенных. Оставлять их совсем без прогулок было негуманно, а выводить даже в огражденный двор — опасно: вдруг кто-то сумеет перебросить записку или каким-то другим способом «снестись с волей». Гениальным взлетом чекистско-архитектурной мысли прогулочные дворики были вознесены к небесам.

При перестройке гостиницы в тюрьму было предусмотрено и многое другое.

В стены между камерами заделали звукоизоляцию, чтобы зэки не могли перестукиваться. Лестничные клетки были надежно отгорожены металлическими сетками, чтобы арестант не мог сигануть в пролет, как когда-то сделал (согласно официальной версии) Борис Савинков. Длинные галереи с нишами через каждые несколько шагов соединили тюрьму с основным зданием НКВД, чтобы водить на допросы, не выводя на улицу.

В камерах производились неожиданные шмоны: арестантов раздевали догола, обыскивали одежду, постели, тумбочки, осматривали самые интимные части тела. Отбиралось все недозволенное, будь то огрызок карандаша, кусочек бумаги, самодельный ножик, изготовленный из ручки, отломанной от жестяной кружки…

Нумерация камер шла вразнобой, чтобы зэки не могли по номеру камеры догадаться, в какой части здания находятся.

Режим строгий. Спать приходилось при ярком свете: электролампочку под решетчатым колпачком нельзя было выключить. Накрыться с головой, даже убрать руки под одеяло запрещалось. Если кто-то во сне убирал руки, надзиратель, заглядывавший в «глазок», входил и будил нарушителя.

При всем том условия обитания во внутренней тюрьме были много лучше, чем в «обычных» тюрьмах.

От бывшей гостиницы в камерах сохранились паркетные полы и высокие потолки. У каждого арестанта была своя койка с чистым, регулярно сменяемым бельем.

Чистоте уделялось особое внимание. Вновь поступавших направляли в баню, одежда прожаривалась, дабы не занести вшей и с ними тифозную заразу.

Тюремный паек не был голодным. Шестьсот граммов хлеба, два кусочка сахара к чаю, два раза каша, суп, в нем даже крохотные кусочки мяса (три раза в неделю) или рыбы (другие три раза) — таков был дневной рацион. Раз в неделю позволялось прикупить кое-что в тюремном ларьке. Как мы знаем, при аресте Вавилова были изъяты деньги, «лично ему принадлежащие». Но расписок в выдаче ему каких-то сумм из этих денег за все лубянские месяцы нет.

Возможно, они не приобщались к делу.

По материалам общества «Мемориал», в лубянской тюрьме было 118 камер на 350 мест. 24 из них общие — на шесть — восемь человек каждая; 94 — одиночные, в них, как правило, помещалось по два зэка. Один из арестантов, Александр Максимович Зеленый, коротко описал камеру № 47, куда его посадили в 1938 г. В ней была кровать, тумбочка, в углу унитаз с бачком и крышкой. Окно отгорожено жестяным коробом; прижавшись глазами к маленькому просвету наверху, можно было увидеть узкую полоску неба. Размеры камеры — четыре небольших шага вдоль, три поперек.

Не бальная зала, а все же не сравнить хотя бы с Бутырской тюрьмой, где в камеру на 25 человек напихивали по 60 — 80 зэков. В камере нечем было дышать, на нарах невозможно повернуться, новички укладывались на полу у «параши». Поскольку все познается в сравнении, то обитателям Лубянки грех было жаловаться…

Были отличия и в стиле обращения с арестантами.

По свидетельству Варлама Шаламова, в Бутырке, при вызове на допрос, громко выкрикивали фамилию, потом вели по коридору почти что бегом, тогда как на Лубянке «вызов из камеры всегда был обставлен весьма драматически. Открывалась дверь, и на пороге не сразу появлялся человек в форме. Он доставал из рукава бумажку, вглядывался в нее и спрашивал: «Кто здесь на букву «Б» (или на букву «А»)? — Выслушав ответ, говорил: — Выходи!»

3.

Мы не знаем, в какую камеру поместили Вавилова, кто были его первые сокамерники.

Сразу предупредили: днем ложиться запрещено.

Но вот, наконец, отбой.

Лежать можно только на спине, руки поверх одеяла, яркий свет режет глаза… Николай Иванович усилием воли заставляет себя отогнать роящиеся мысли, жуткое напряжение последних дней переходит в тяжелую усталость. Он начинает засыпать…

Но тут щелкает запор:

— Кто здесь на «В»?.. Выходи!

ФОТО 3.jpg
Из следственного дела № 1500

…О том, как узников водили на допросы, есть много свидетельств.

Сопровождали по узкому угрюмому коридору два конвоира — один впереди, другой позади. Перед поворотом передний подавал сигнал: щелкал пальцами, либо хлопал в ладоши, либо стучал ключом по металлической пряжке. Так предупреждали о своем приближении тех, кто, возможно, вел навстречу другого арестанта. Если оттуда тоже раздавался сигнал, конвоир впихивал заключенного в нишу, стоять он должен был лицом к стене. Чтобы два зэка не могли встретиться взглядами и молча о чем-то сговориться…

Узкий полутемный коридор кажется бесконечным… Передний конвоир похлопывает в ладоши, задний, чуть замешкаешься, толкает прикладом в спину…

Николай Иванович еще не знает, что этот путь ему предстоит пройти то ли двести, то ли четыреста раз.

Коридор выводит в соседнее здание. После мрачного перехода здесь все кажется нарядным. Стены раздвинуты, на полу ковровая дорожка, высокие окна с цветами на подоконниках неплотно задернуты шторами — в просвете можно увидеть луну…

Останавливаются у массивной двери. На медной табличке выгравировано:

Старший следователь НКВД

А.Г. ХВАТ

Купить полную книгу



Сборник: Антониу Салазар

Премьер-министру Португалии удалось победить экономический кризис в стране. Режим Антониу ди Салазара обычно относят к фашистским. Идеология «Нового государства» включала элементы национализма.

Рекомендовано вам

Лучшие материалы