О визите Николая II в Москву, август 1914 года:
«Звонким, твёрдым голосом император обращается к дворянству и народу Москвы. Он заявляет, что, по обычаю своих предков, он пришёл искать в Москве поддержки своим нравственным силам в молитве перед святынями Кремля; он свидетельствует, что прекрасный порыв охватил всю Россию, без различия племен и национальностей».
«По зале св. Владимира и по священным сеням мы доходим до Красной лестницы, нижняя площадка которой продолжается мостками, затянутыми красным, до Успенского собора. В момент появления императора поднимается буря радостных криков по всему Кремлю, в котором на площадях теснится громадная толпа, с обнажёнными головами. В то же время раздаётся звон колоколов Ивана Великого. Громовый звук громадного колокола царит над этим шумом. И вокруг — святая Москва, со своими тысячами церквей, дворцов, монастырей, с своими лазуревыми куполами, своими медными шпицами колоколен, со своими золотыми главами, сверкает на солнце, как фантастический мираж».
О начале Первой мировой войны:
«Угроза, которая парит над Парижем, поддерживает в русском обществе пессимистическое настроение, почти заставляющее забывать победу у Львова. Здесь не сомневаются в том, что германцы овладеют приступом укреплённым лагерем Парижа. После этого, как говорят, Франция будет принуждена капитулировать. Затем Германия обратится всей своей массой на Россию. Откуда исходят эти слухи? Кем они распространяются?».
«На восток от Парижа, от Урка до Монмирайля, французские и английские войска медленно продвигаются вперёд. По совершенно правильному инстинкту русское общественное мнение гораздо более интересуется сражением на Марне, чем победами в Галиции.
Вся судьба войны действительно решается на западном фронте. Если Франция не устоит, то Россия принуждена будет отказаться от борьбы. Бои в Восточной Пруссии дают мне каждый день новые доказательства этого. Ясно, что русским не по плечу бороться с немцами, которые подавляют их превосходством тактической подготовки, искусством командования, обилием боевых запасов, разнообразием способов передвижения. Зато русские кажутся равными с австро-венгерцами; они имеют даже преимущество в рвении и в стойкости под огнём».
«Победа! Мы выиграли сражение на Марне! На всём фронте германские войска отступают на север! Теперь Париж вне опасности! Франция спасена!
Русские также победили между Красником и Томашевым. Австро-венгерские силы, увеличенные немецкими подкреплениями, доходили более чем до миллиона человек; артиллерии насчитывалось более 2500 пушек. Зато армия генерала Ренненкампфа должна была покинуть Восточную Пруссию; немцы заняли Сувалки».
О Григории Распутине:
«Мысль убить Распутина возникла в уме Феликса Юсупова, по-видимому, в середине ноября. В это время он говорил об этом с одним из лидеров кадетской партии, блестящим адвокатом Василием Маклаковым; но в то время он рассчитывал убить «старца» через наёмных убийц, а не действовать самому. Адвокат благоразумно отговорил его от такого способа: «Негодяи, которые согласятся убить Распутина за плату, лишь только получат от вас задаток, пойдут предать вас «Охранке». Озадаченный Юсупов спросил: «Неужели нельзя найти надёжных людей?». На что Маклаков остроумно ответил: «Не знаю, я не содержу бюро убийц».
«Вчера вечером гроб Распутина был тайно перенесён из царско-сельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на прогалине несколько солдат под командой сапёрного офицера соорудили большой костёр из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками вследствие его разложения и не без труда втащили его на костёр. Затем всё полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика «старца», друга царя и царицы, «божьего человека». Когда пламя сделало своё дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом».
О Февральской революции:
«Весь день Петроград волновался. По главным улицам проходили народные шествия. В нескольких местах толпа кричала «хлеба и мира». В других местах она запевала «Рабочую Марсельезу». Произошло несколько стычек на Невском проспекте».
«Площадь Мариинского театра, обычно такая оживлённая, имеет вид унылый; на ней стоит один только мой экипаж. Жандармский пост караулит мост на Мойке; войска сосредоточены перед Литовским замком. Поражённая, как и я, этим зрелищем, г-жа дю-Альгуэ говорит мне: «Мы, может быть, только что видели последний вечер режима».
«Студент-верзила, размахивая красным флагом, кричит мне в лицо на хорошем французском языке:
— Идите приветствовать русскую революцию. Красное знамя отныне — флаг России; почтите его от имени Франции.
Он переводит эти слова по-русски. Они вызывают неистовое «ура». Я отвечаю:
— Я не могу лучше почтить русскую свободу, как предложив вам крикнуть вместе со мной: «Да здравствует война»!
Он, конечно, остерегается перевести мои слова».
О приезде Ленина, апрель 1917 года:
«Милюков говорит мне сегодня утром с сияющий видом:
— Ленин вчера совершенно провалился в Совете. Он защищал тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанным… Уже он теперь не оправится.
Я ему отвечаю на русский манер:
— Дай бог!
Но я боюсь, что Милюков лишний раз окажется жертвой своего оптимизма. В самом деле, приезд Ленина представляется мне самым опасным испытанием, какому может подвергнуться русская революция».
Орфография и пунктуация источника сохранены