В. ДЫМАРСКИЙ: Представляю моего собеседника, коллегу, журналиста из Екатеринбурга: Дмитрий Карасюк. Дмитрий, здравствуйте!
Д. КАРАСЮК: Добрый вечер!
В. ДЫМАРСКИЙ: С Дмитрием Карасюком мы недавно встречались. Коллега рассказывал о военной судьбе в Екатеринбурге Юрия Левитана. Какие мифы на этой базе сформировались. Я нашу аудиторию отсылаю к тому эфиру тоже. Помимо прочего, Дмитрий Карасюк — автор книги, посвящённой повседневному быту Свердловска в годы войны. Любопытный факт, не все это знают. В то время как городская дума Петербурга проголосовала за переименование Петербурга в Петроград, поскольку немецкие названия были не в моде во время войны в Германии, Екатеринбург тоже голосовал — за Екатериноград. Но городская дума не проголосовала за это.
Д. КАРАСЮК: Там возникал момент путаницы с другими, уже подобными. Петрограда другого не существовало. А Екатеринограды и Екатеринодары в России существовали.
В. ДЫМАРСКИЙ: Екатеринбург в Первую мировую войну оставался Екатеринбургом. Я понимаю, что если говорить о повседневной жизни — это тема резиновая, бесконечная. Давайте мы ещё сделаем эфир и по частям поговорим.
Д. КАРАСЮК: Я предлагаю начать с самого насущного, что больше всего волновало свердловчан и других жителей тыловых городов СССР — с еды: что поесть, покушать, пожрать
В. ДЫМАРСКИЙ: До еды общая характеристика, общий взгляд. Житель Свердловска той поры ощущал, что где-то близко, далеко ли идёт война?
Д. КАРАСЮК: Ну, конечно. Это ощущалось. Многие чувствовали приближение войны ещё до 22 июня. Кто-то что-то слышал, слухи ходили. Многие верили сообщениям советских газет, другие не верили. Но что-то предгрозовое ощущалось. По свердловскому времени в 2 часа дня 22 июня по радио раздалось сообщение Молотова, это выступление. Естественно, в этот момент о войне узнали все. И буквально с этого момента народ помчался. Народ пережил Первую мировую войну, Гражданскую войну, была Белофинская война, совсем свежие воспоминания. И народ помчался в магазины затариваться солью, спичками, мыло, крупами, любыми продуктами длительного хранения. Возник страшный покупательский ажиотаж в первый же день спустя буквально считанные часы после объявления Молотова.
В. ДЫМАРСКИЙ: Когда я спросил, ощущалась ли война, я понимаю, что, конечно, все знали, не вызывает никаких сомнений. Но, знаете, можно по-разному переживать такие периоды. Можно быть вовлечённым в это, а можно жить «это где-то происходит, а у меня своя жизнь». В Свердловске жизнь в общем-то была мирной в годы войны?
Д. КАРАСЮК: Ну как сказать. Всё равно призывные пункты начали работать 22 июня. Повестки начали рассылаться. Уже в ночь на 23-е. Первые эшелоны отправились с мобилизованными 25-го числа. Так что тут такая отдалённость от фронта, но она была достаточно условной. Эвакуированные начали приезжать в первых числах июля. Тогда же в последние неделю июня уже начался перевод промышленности на военные рельсы. Тут же рабочий день был увеличен до 12 часов. Так что начало войны почувствовали на себе все. Может быть, там есть воспоминания, что какие-то дети были в пионерских лагерях и, только вернувшись оттуда в последних числах июня, 29−30 июня, они узнали, что страна живёт совсем по-другому. Но это единичные случаи.
В. ДЫМАРСКИЙ: Бросились в магазины. Я не жил в то время. Насколько вообще был дефицит продовольствия, независимо от войны?
Д. КАРАСЮК: Я бы не сказал, что был до войны какой-то дефицит. Другое дело, что ассортимент продовольственных товаров, если мы говорим об этом, сильно отличался. Например, в центре Москвы и в центре Свердловска. Конечно, микояновскую книгу «О вкусной и здоровой пище» в Свердловске считали более фантастической, чем москвичи. Существуют справочники розничных цен по разным областям страны. И видно, что ассортимент продуктов в столичных магазинах был гораздо шире. В Елисеевском гастрономе было, наверное, одно, а на окраинах Москвы — совсем другое. Но это уже предмет другого исследования. Нет, в Свердловске дефицита продуктов не было перед войной. Все, кто могли себе это позволить, покупали. А позволить могли буквально всё: стоило сравнительно недорого. Но дефицит возник уже к вечеру 22 июня, потому что буквально в считанные часы после выступления Молотова прилавки магазинов опустели, потому что скуплено было буквально всё из продуктов длительного хранения.
В. ДЫМАРСКИЙ: А не длительного? Условно колбаса, хлеб, яйца?
Д. КАРАСЮК: Вы учтите, что это было 22 июня, лето, была очень жаркая погода, а холодильников тогда не было. Скупать в больших объёмах масло сливочное… Где это было хранить? Для таких продуктов очередь дошла через несколько дней. Утром 23 июня из тех, кто не спохватились первыми, началась осада магазинов. Очереди выстроились с самого раннего утра. И уже вечером 22-го и утром 23-го на это начали реагировать власти и правоохранительные органы. У них ежедневно в горком партии, в горисполком поступали ежедневные милицейские сводки.
Начиная с 22 июня в них постоянно фигурирует борьба с очередями и борьба со скупщиками товаров. Причём милиция возмущается тем, что некоторые несознательные граждане не только сами пришли в магазины, но пришли со всей семьёй, даже с грудными детьми. Перед войной трудно сказать, существовали ли нормы отпуска продуктов в одни руки, потому что такой вопрос просто не стоял. Возможно, формально они существовали. Но об этих нормах вспомнили и их ввели 23 июня. И тогда свердловчане (думаю, и граждане других городов тоже) приходили в магазины со всей семьёй, с детьми, грудными детьми и требовали на каждого полагающуюся норму. Этому пытались противодействовать милиционеры и задерживали тех, кто, как им казалось, покупали больше нормы.
Норму эту никто не знал, поэтому среди задержанных скупщиков продуктов были люди, которые, например, купили 7 или 8 кусков мыла в одни руки, 4 кг сахара. Непромышленные количества. Этих людей задерживали. Многих привлекали не по статье «Спекуляция», а их привлекали по статье «Нарушение правил советской торговли». Чаще всего они отделывались штрафом и конфискацией всего купленного, но часто к ним шли домой и конфисковывали не только, что они купили в этот день, но все запасы продуктов и каких-то товаров купленных, которые находили в доме вообще. И среди списка конфискованного, который фигурирует в этих документах, фигурирует пара валенок, один костюм, несколько рубашек. Забирали всё подчистую.
В результате уже числу к 25-му, судя по документам, были истрачены все запасы продуктов, содержавшихся на складах городского торга. Кончились консервы, спички, мыло, выстроились огромные очереди за керосином, который тоже мгновенно стал дефицитом. Пошли люди занимать очереди в мясные магазины, молочные, булочные — там, где можно было купить хоть что-то съестное. И это съестное очень быстро заканчивалось. По документам видно, что в конце июля конфисковывали уже только хлеб.
Приезжали люди в Свердловск из области, видимо там дела были ещё хуже. У них конфисковывали по нескольку кг печёного хлеба, как это называлось по документам. Что такое «несколько кг»? Стандартная булка тогда весила 1,5 кг, это 2−3 булки хлеба. Это уже считалось очень большой покупкой. В некоторых магазинах фигурировала норма полбулки в одни руки. Это конфисковывалось, тех, кто это покупал, задерживали, на них оформлялись уголовные дела. К концу лета проблема со скупкой и проблема с товарами была практически решена. Товары практически исчезли.
В. ДЫМАРСКИЙ: Были какие-то общие же правила? Это не то чтобы отдельный магазин устанавливал свои правила в зависимости от того, как он снабжался?
Д. КАРАСЮК: Дело в том, что мне не удалось найти в документах городского отдела торговли норм отпуска товаров в одни руки. Я предполагаю, что, возможно, они были, но их никто не знал, иначе такой бы проблемы не было. На это никто не обращал внимания: дефицитов продуктов не было, какая разница, ну возьмёт кто-то не 1 булку хлеба, а 2−3 — на полках всё равно этого хлеба хватает в любое время рабочего дня. Но в каких-то магазинах вспомнили, в каких- вспомнили позже. Но, судя по тому, с каким количеством продуктов задерживали в разных концах города, эти нормы просто плохо знали и работники милиции и, похоже, продавцы магазинов.
В. ДЫМАРСКИЙ: С июля, по-моему, 1941 года была введена карточная система.
Д. КАРАСЮК: В Свердловске она была введена с сентября.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это по всему Союзу она была введена, не только европейская часть и районы, близкие к фронту.
Д. КАРАСЮК: Они были введены прежде всего в областных центрах, потому что в райцентрах они были введены немножко позже, а в сельскохозяйственных районах карточек вообще не было. В Свердловске они были введены с 1 сентября.
В. ДЫМАРСКИЙ: Как работал и работал ли общепит?
Д. КАРАСЮК: Сразу после введения карточек это по всей стране… Вознесенский, начальник Госплана, у него выходила книга после войны про военную экономику, в 1946 году, он писал, что во время войны доля общественного питания возросла: с 12% до 36% населения стали пользоваться общепитом.
Были 3 вида столовых. Были столовые на производстве: закрытые, заводские столовые условно. Были столовые общедоступные, где продавалось, как это называлось в первые годы войны, в 1941—1942 гг., коммерческие блюда. И были столовые закрытые. Они были не на предприятиях, они существовали в городе, но к ним прикреплялись по особым категориям граждане. Там снабжение было получше. И попасть туда, прикрепиться к такой столовой было заветной мечтой многих свердловчан. Ассортимент в обычных столовых был очень скудным.
Надо сказать, что обслуживали очень долго, потому что столовых самообслуживания, тех, которые мы помним и знаем сейчас, не существовало. В каждой столовой, даже в заводских, работали официантки. Обслуживали очень долго. Стояли длинные очереди в заводские столовые, в столовые городские. Это даже вызывало проблемы, потому что уже начал соблюдаться гораздо строже закон об опоздании на работу. А этот закон действовал не только, когда человек с утра, идя на смену, опаздывал на работу, но и когда человек задерживался после обеденного перерыва, приходил к станку на своё рабочее место.
Из-за медленного обслуживания в столовых рабочим приходилось несколько часов простаивать в очередях и ждать обслуживания за столиками. Возникают конфликты, пытались привлекать к уголовной ответственности директоров столовых, которые медленно обслуживают. Из-за этого возникало много проблем.
Те люди, которые стояли в очередях в городе, им некуда было опаздывать. Многие были ещё домохозяйки, иждивенцы, дети. Они стояли по несколько часов, некоторые занимали ещё с вечера и стояли всю ночь, чтобы к утру попасть в столовую и съесть, например, рагу. Первое, второе и третье существовало. Но первое называлось «щи» (вода с капустой), а на второе подавали рагу (та же капуста, но без воды) и на третье — чем-то подкрашенная вода, которая называлась чаем. Было очень скудное питание. И многие вспоминают такое блюдо, как завариха. Его часто давали в студенческих столовых, например. Это мука, заваренная кипятком, иногда, если была соль, то подсоленная, если было масло, то специальной ложечкой медной несколько граммов масла наливалось к это блюдо.
Почему его делали? Если из этой муки что-то печь, возможности такие были, но из муки получается гораздо меньше печёного хлеба, чем если просто сделать мучной клейстер. Голодные люди ели этот клейстер с жадностью и удовольствием. Мы все знаем про ужасы блокады, но в Свердловске, по официальным данным, по документам, хотя и засекреченным в то время, 75−80% Свердловска болели дистрофией. Люди умирали от голода. Например, секретарь обкома Аристов вспоминает, что когда он с наркомом танков Малышевым обходил Уралмаш, это было в ноябре 1941 года, то за время их обхода 6 человек с завода умерли от голода: падали за станками и умирали. Люди вспоминают, как на улицах люди умирали, падали. И в заводских столовых было очень плохо с едой. Была такая присказка, что в тарелках крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой. Передовикам производства и тем, кого оставляли ещё после рабочего времени, им давали так называемый УДП — усиленное дополнительное питание. Народ расшифровывал УДП как «умри днём позже». На разные ложек сизой лапши, какую-то сваренную на воде кашу. Блюда, которые недостаток сил восстановить не могли. Мы упомянули, что с 1 сентября установили карточный режим. Рабочие оборонных предприятий получали 800 г хлеба в день, служащие и рабочие необоронных предприятий — 600 г, а иждивенцы и дети — по 400. Это было 1941−1942 гг. В 1943 году весной она была сокращена. И эти категории стали получать 700, 500 и 300 г в день. Это тоже упавшие силы восстановить не могло.
Карточки были, помимо хлеба, на жиры, мясные изделия, сахар, табак, алкогольные напитки, но отоварить эти карточки, кроме хлеба, было страшно трудно, потому что продукты в магазинах появлялись очень редко. Многие, которые добивались прикрепления себя к особой столовой, сдавали все эти карточки в столовую свои. Благодаря этому им полагался каждый день некий завтрак и некий обед. Так поступали практически все студенты вузов свердловских и вузов, которые были эвакуированы в Свердловск во время войны. А здесь были и МГУ, и консерватория, многие другие вузы. Утром им давали какой-то овощной винегрет, а днём ту самую завариху. Неудивительно, что так была распространена дистрофия в городе.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ещё 2 источника: рестораны, то есть общепит более высокого уровня, с другой стороны — рынки. Был завоз частников на рынки.
Д. КАРАСЮК: С ресторанами довольно просто. Количество посадочных мест резко увеличилось в 1941 году. Многие магазины перепрофилировали под столовые помещения, другие подогнали, потому что, как я уже сказал, столовыми стали пользоваться гораздо большим спросом. Часть ресторанов, которых в Свердловске было не так много, тоже перепрофилировали под обычные столовые. А часть — под столовые для всяких привилегированных персон. Один ресторан отдали под академическую столовую, потому что Академия наук тоже частично была переведена в Свердловск. Там же столовались эвакуированные в Свердловск писатели, прежде всего орденоносцы. Было ещё несколько льготных ресторанов бывших.
Про привилегии продуктовые отдельный разговор. А что касается рынков, то народ пытался купить продукты на рынке. Но дело в том, что до войны торговля на рынках частниками не сильно приветствовалась. Существовали договора рынков с колхозами, чтобы колхозы возили туда излишки того, что они сдавали государству, и торговали там. Поэтому таких частников в нашем понимании в самом начале войны было сравнительно немного. Рынки ещё пытались заманить организованный привоз продуктов колхоза себе, они пытались открывать прямо на рынках некие закрытые магазины, где торговали скобяными изделиями.
Предполагалось, что колхозы привезут туда излишки продуктов, поменяют там на промышленные товары, остро необходимые сельской местности, тогда город получит какое-то количество продуктов, и эти продукты пойдут непонятно куда, потому что этого так и не случилось. Колхозники приезжавшие увидели, что в этих магазинах практически ничего нет им нужного, и эта идея быстро сдулась.
С января 1942 года облегчили доступ простых крестьян на рынки. Крестьяне привозили овощи, картошку. Это пользовалось диким спросом. Мне рассказывала дочь Агнии Барто Татьяна Щегляева, как её отец был здесь в командировке, в Свердловской области, электростанцию тут возводил. На несколько дней он приехал к семье в Свердловск, пошёл на рынок, чтобы закупить картошки на время. Никаких продуктов на рынке не было. Приехал какой-то крестьянин с возом картошки. И народ так налетел на него, что насмерть задавили лошадь. Естественно, он ничего не купил, пришёл домой с пустыми руками. Ну вот такой ажиотаж был на рынке в самом начале 1942 года.
На рынок ходили не за товарами из деревень, а за тем, что продавали спекулянты. На рынке можно было купить всё почти. Там продавали хлеб, масло, мясо. Всё это стоило бешеные деньги. Если по карточкам булка хлеба стоила около 1,5 рубл. То есть надо было понимать, что по карточкам продукты не выдавались — их всё равно надо было покупать по твёрдым госценам. На рынке цена булки хлеба доходила до 200−250 рубл. А в конце месяца перед новой выдачей карточек, потому что некоторые ухитрялись по карточкам покупать хлеб на следующие дни, а тут в конце месяца до выдачи карточек это было невозможно. В конце месяца цена за булку хлеба доходила до 250−300 рубл.
Причём там тоже были градации. Булки хлеба, разрезанные пополам, стоили гораздо дешевле и покупались неохотно. Почему? Потому что все знали, что разрезанные таким образом булки хлеба выносят с хлебозавода работницы в трусах. Поэтому они продавались дешевле. Главной меркой в то время стал стакан. Продавались стаканами овёс, пшеница, мука. Всё это продавалось стаканами и стоило очень дорого. Тот же Аристов рассказывал, как он пришёл на рынок, увидел виноград (это экзотический товар, я думаю, даже для довоенного Свердловска) и увидел цена: 5 рубл. За кучку, подумал он. Хотел купить. Оказалось, что это цена за 1 ягоду: виноград продавали по ягодам.
Очень много обмана было на рынке. Умудрялись продавать какие-то консервы. Люди покупали их, приносили домой, а там оказывались картофельные очистки. Как умудрялись умельцы запаивать консервные банки, непонятно. Были анекдотические ситуации. Рассказывали, как одна женщина взяла пустую бутылку из-под водки, налила туда воды и умудрилась каким-то образом закрыть крышечку, затянуть её. Пошла и обменяла её на 5 пачек концентратов каши. Пришла домой, открыла первый, а там не каша, а опилки, во втором тоже опилки. И только в одном оказалась каша, но всё равно была очень довольна, что эту кашу она получила за пустую бутылку и немножко воды. Такая ситуация: вор у вора дубинку украл.
В. ДЫМАРСКИЙ: Вы сказали, что эвакуация началась достаточно быстро.
Д. КАРАСЮК: Одними из первых приехали эрмитажники. Они приехали в Свердловск уже 7 июня, первый эшелон из Эрмитажа.
В. ДЫМАРСКИЙ: Не возникала ли в связи с этим конкурентная борьба с местными жителями? Насколько местные жители были довольны или недовольны тем, что увеличивался спрос на те же продукты? Не получалось ли так, что эвакуированные часть продуктов на себя забирали?
Д. КАРАСЮК: Возникало, да. И было устойчивое мнение, что цены на рынках выросли именно из-за приехавших, у которых много денег и которые могут позволить себе покупать всё втридорога. Соответственно и цены из-за этого растут. Было много конфликтов и просто на конкретных квартирах, где жили эвакуированные. Такое мнение было массовым в целом по городу. Хотя те же эвакуированные получали точно такие же карточки. И очень большая разница. Одно дело, когда это были эвакуированные, которые снабжались по высшей категории, а другое дело — рабочие кировского завода, которые точно так же в столовых получали жидкую кашу, пустую капусту
В. ДЫМАРСКИЙ: В эти нормы деликатесы тоже входили?
Д. КАРАСЮК: Нет, это были литерные пайки, которые получали, современным языком говоря, элиты: писатели-орденоносцы, академики. Там была очень разветвлённая таблица этих привилегий. Отдельные нормы снабжения были для академиков, членкорров, докторов наук
В. ДЫМАРСКИЙ: А местные власти? До сих пор же никак не могут успокоиться историки и не историки по поводу Ленинграда и по поводу того, как снабжались власти ленинградские. Ел ли Жданов пирожные и ромовые бабы. В Свердловске были такие же проблемы?
Д. КАРАСЮК: У тех, кто мог есть ромовые бабы, я думаю, проблем как раз не было. Тот же секретарь обкома Аристов, который оставил единственный из руководителей области воспоминания, про то, что ели, не написал. Но я разговаривал с дочкой присланного из Москвы редактора «Уральского рабочего» Шаумяна, сыном главного бакинского комиссара. Они жили в обкомовском доме, ни в чём проблем не знали. Прямо в подвальчике этого обкомовского дома был закрытый распределитель. Няня, которая вела всё хозяйство в доме, звонила туда по телефону, обговаривала набор продуктов, спускалась туда, ей подавали уже упакованные пакеты, она приносила на кухню. И семья Шаумянов, родственники её жены приехали из блокадного Ленинграда, довольно большая семья. Они поселились у них. И одного пайка литеры, А члена обкома, главного редактора областной партийной газеты хватало на 7 человек колхозного существования.
[Сборник: Блокада Ленинграда]
В. ДЫМАРСКИЙ: Обкомовская столовая существовала?
Д. КАРАСЮК: Да. Павел Петрович Бажов и писательница Караваева, которая приехала сюда спецкором «Правды», тоже питались в обкомовской столовой. Кстати, если заговорили о писателях, то, может быть, единственный человек, которому не нравилась эта система привилегий, который пыталась с этим как-то бороться, была Мариэтта Шагинян. Когда летом 1942 года в парке центральном открыли закрытый павильон для столовой обкомовского снабжения, она этим возмущалась и постоянно отдавала свой пропуск туда другим писателям, которые не имели права там находиться. И они ходили в эту столовую подпитаться.
Кстати, у Шагинян тоже такая история из военных времён, которую никакой символизм никакого фильма не придумает. Шагинян с сестрой и дочерью приехали в Свердловск в ноябре 1941 года. Дочь была на сносях, родила в декабре девочку Леночку. Леночка мне это и рассказывала со слов матери и бабушки. Они жили в гостинице «Большой Урал» — единственная гостиница большая, которая осталась в городе, потому что все остальные были отданы под эвакуированных. Из-за того что на кондитерской фабрике, которая была отдана под оборонное эвакуированное производство, кондитерское производство перевели в подвал этой гостиницы. Тут же по всем номерам пошли крысы. Как-то ночью детский плач. Взрослые просыпаются. Девочка спала в большой бельевой корзине. Крыса сидит у неё на лице и укусила. Надо ставить укол против столбняка. Они тут недавно, у них ничего нет. Отказываются врачи ставить просто так. Надо ставить 30 уколов против столбняка. Один укол — булка хлеба. Где взять хлеб, они не знали, они не знали даже, где находится рынок, потому что только приехали, не до того было. Где взять хлеб? Купить столько невозможно, на карточку столько не получишь. А в это время в той же гостинице «Большой Урал» живёт труппа лилипутов, которые приехали выступать в свердловском цирке. Они получают хлеб по взрослым нормам, но сами едят очень мало, потому что им просто столько не надо. У них остаются большие излишки. Шагиняны покупают у них этот лилипутский хлеб, отдают врачу, возят на саночках в страшный 40-градусный мороз Леночку на эти уколы. И вот таким образом спасают девочку в обмен на этот лилипутский хлеб.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я когда-то хотел спросить про снабжение системы здравоохранения. Но почему уколы от столбняка надо было делать частным образом? Было платное медицинское обслуживание?
Д. КАРАСЮК: Возможно, это было связано с пропиской. Это было спустя несколько месяцев после их приезда. Возможно, девочку не поставили сразу на учёт какой-то. Бесплатная советская медицина в данном случае работала плохо. Пришлось договариваться частным образом.
В. ДЫМАРСКИЙ: По стечению обстоятельств, по совпадению наш разговор сегодняшний совпал с отправкой сегодня в типографию очередного номера журнала «Дилетант». И там есть статья на эту же тему о том, как снабжались и какая ситуация в магазинах во время войны была в Москве и в Киеве. В невероятном количестве тоже скупались спички. Материалы нам дал Госархив. Там документы справок минторговских, которые они наверх посылали, о том, как идёт торговля, ажиотаж, не ажиотаж, сколько коробок спичек. Но там есть одна такая фраза. Стало интересно, везде ли такая ситуация была. Ажиотаж, с которым, как пишут минторговцы, с которым система торговли более или менее справлялась в первую неделю войны. На фоне ажиотажа продовольственного — резкое снижение спроса на промышленные товары.
Д. КАРАСЮК: Действительно было не до них. Потом уже возник дефицит и просто с одеждой. Я думаю, что проблема покупки мебели и других крупногабаритных товаров не так остро стояла во время войны. А с одеждой были очень большие проблемы. Существовала система так называемых бирок на право покупки каких-то предметов гардероба или обуви, что тоже очень важно. Они выдавались стахановцам и передовикам производства в виде поощрения. Потом в 1942 году в Свердловске наладили производство брезентовых сапог на деревянной подошве. И почти весь город ходил в такой обуви, потому что обычной было не достать, а довоенная уже сносилась.
В. ДЫМАРСКИЙ: Интересно по аналогии, опять же сошлюсь на журнал. Относительно недавно, номера 2 назад, в номере, посвящённом битве за Британию. Но там был материал, как производство одежды было поставлено в Англии. в первую очередь на островах, во время войны. Там был закон государственный. Это очень интересно. Англичане прописали нормы, даже сколько пуговиц должно быть на одежде, потому что это металл. Сколько молний, потому что это металл. Даже в производстве одежды просчитывались дефицитные материалы во время войны. И это всё и регулировалось.
Д. КАРАСЮК: Сравнение английской карточной системы и советской карточной системы — отдельная тема, очень интересная. Я ею не занимался, но мне приходилось слышать, что Англия — единственная из воюющих стран, где отсутствовал чёрный рынок. Им удалось достичь чёткого снабжения по карточкам, что спекуляция и чёрный рынок практически отсутствовали. У нас такого, к сожалению, не было.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это очень интересная тема. Там, помимо самой системы (она действительно была очень продумана, старались всё учитывать), сформировалась общенародная солидарность. Чёрный рынок — это всё-таки кто-то кого-то обманывает. Не позволяли себе этого из моральных соображений.
Д. КАРАСЮК: Надо сказать, что солидарность на бытовом уровне, если говорить про Свердловск, она отсутствовала. В газетах писалось, что весь народ, как один человек, но когда читаешь дневники, там постоянная ненависть к торгашам, которые наживаются и ходят все в золоте, кому война, кому мать родна, кто пользуется привилегиями. Система привилегий, конечно, разобщала народ. Вспоминает, например, мужчина, который тогда учился в 6 классе. Мать забрали на лесозаготовки. На 300 г хлеба в день выжить было очень трудно, у него началась дистрофия, он начал доходить. Мать на денёк вырвалась и сказала: «Сходи к дальним родственникам, которые жили в обкомовском доме и снабжались хорошо. Я договорилась, тебе дадут что-то из еды». Он пришёл, позвонил в дверь. Дверь открылась на длину цепочки, высунулась рука, дала ему открытую консервную банку, в которой был обглоданный без кусочка мяса мосол. И вот он пишет об этом, спустя 40 лет после войны, что эта обида на тех людей, на родственников, хоть и дальних, которые могут себе это позволить с барского плеча, жива до сих пор (он писал в 1980-х). Он поставил у дверей эту банку и ушёл дальше существовать на 300 г хлеба.
Мы немножко перескочили. Если говорить про город и деревню, про колхозные рынки, на самом деле колхозники во время войны в 1942 году уже в город не возили продукты. Горожане шли к ним. Очень многие ходили в ближайшие деревни менять всё, что угодно, на любые продукты. Причём ходили как индивидуально, так и отделы на работе скидывались кто что может. В ход шло всё: от катушки ниток до целого трюмо, которое везли на подводах. И те, кто менялся с деревнями окрестными в эти дни, вспоминают, как расцвели крестьянские избы, потому что там чуть ли не шёлковые занавески в них висели. Известно, что крестьяне отдалённых деревень, куда не могли добраться горожане, жили гораздо хуже, чем крестьяне сёл и деревень вокруг больших городов. Анатолий Нейман рассказывал мне, как его отец ходил в такую деревню и поменял несколько свитеров, которые они привезли из Ленинграда, последние на петуха, который оказался таким жёстким, что почти не варился, есть его было невозможно.
В. ДЫМАРСКИЙ: Подножный корм ещё был.
Д. КАРАСЮК: Подножный корм в прямом смысле слова. Такая анекдотическая ситуация: как только началась война, обком партии поставил перед районами, причём не только сельскими, но и городскими, план по сбору грибов и ягод. Планы какие-то огромные: сотни тонн ягод и грибов. Естественно, никто этого плана не выполнял ни в деревнях, ни в городах, потому что в деревнях мужчин забрали на фронт, женщины все были на уборке урожая. Собирать грибы и ягоды было абсолютно некому. А в городах, во-первых, была такая же ситуация, а во-вторых, для таких операций не было ни транспорта, ничего, до ближайшего леса было не добраться, да и грибные места знать надо. Поэтому этот план не был выполнен, он провалился полностью, из-за чего потом, пострадал свердловский винный завод, потому что поставки винограда из южных областей прекратились и он пытался наладить производство вина из черники, клюквы и брусники. В декабре 1941 года бомбардировали северные области: почему вы не шлёте нам положенные ягоды. Естественно, они уже тогда лежали под глубокими сугробами.
В. ДЫМАРСКИЙ: У нас закончилось наше время. Очень интересный рассказ Дмитрия Карасюка. Надеюсь на продолжение наших встреч в эфире.