Бог, шельма и Смольный институт благородных девиц

Опубликовано: 25 января 2018 в 17:43
Источники: А. Георгиевский, "Воспоминания", А. Соколова, "Из воспоминаний смолянки" , Н. Черепнин, "Императорское воспитательное общество благородных девиц", В. Кожинов, "Тютчев"
Распечатать Сохранить в PDF

Это должен был быть пост о том, как изобретательно судьба может наказать человека за черствость и эгоизм.
Нельзя сказать, что его суть сильно изменилась. Но в процессе написания я в очередной раз поняла, что дьявол, как обычно, в деталях.
Нашу героиню звали Анной. Анной Дмитриевной, если быть точнее, и она была смолянкой, еще из тех, кто безвыездно провел в стенах института целых 12 лет.
Одна из лучших учениц 11 выпуска, вероятно, прекрасно понимала — дома перспективы у нее не самые блестящие. В семье — десять детей, а отец — хотя и родовитый, но небогатый отставной прапорщик. Вероятно, именно поэтому Анна решила начать педагогическую карьеру - единственную доступную в то время для женщины ее социального положения. Мы не знаем деталей — может быть, она была совершенной бесприданницей. Или не хотела уезжать из столицы. Или рассматривала институт как стартовую площадку для чего-то большего. Но с уверенностью можно сказать одно — в пепиньерки она пошла вовсе не из-за любви к детям.

Единственная известная фотография Анны Дмитриевны, 1860-е гг.

Равнодушная к воспитанницам, жесткая, скупая на добрые слова («В выражениях тетушка не стеснялась, и любимое ею выражение «балбесничать» было одним из самых мягких и нежных выражений ее лексикона»), однако находчивая и при необходимости весьма дипломатичная, Анна Дмитриевна постепенно поднималась по служебной лестнице: классная дама с 1807 года (то есть — спустя год после собственного выпуска), инспектриса с 1819.
Дослужиться до начальницы альма матер ей было, в общем-то, невозможно: на эту должность назначались дамы, бывшие куда в более тесных отношениях с императорским домом. Но и пост инспектрисы значил немало, тем более, что женщиной Анна, судя по всему, была незаурядной. Например, с ней в переписке состояли «многие исторические личности, с великим князем Михаилом Павловичем во главе. Великий князь, как известно, выше всего ценивший в людях ум, очень любил живой и всегда находчивый разговор тетки, которая много видела и испытала на своем веку и умела быть обаятельно любезной».

Великий князь Михаил Павлович, младший сын императора Павла I.
Скорее всего, он познакомился с Анной еще в детстве или юности. Его мать, императрица Мария Федоровна, строго контролировала жизнь Смольного и часто бывала в институте со своими младшими детьми.


Как вспоминала одна из ее племянниц, «тетка считалась одним из столпов Смольного, и всякий раз, как кто-нибудь из царской фамилии приезжал к нам, она всегда была на первом плане… Все это не могло не создать ей особого, почетного положения в Смольном. Сама Леонтьева, несмотря на то, что положение, которое она занимала было несравненно выше и почетнее положения инспектрисы, относилась к тетке с исключительным уважением, тем более, что, несмотря на преклонный возраст начальница — ей было в это время около 50-лет — тетка помнила ее еще воспитанницей, в то время когда сама она была уже пепиньеркой и чуть ли не классной дамой».

По традиции, дети (или ближайшие родственницы) учителей и классных дам могли бесплатно для семьи обучаться в институте. Благодаря Анне смолянками стала целая плеяда Денисьевых: «я не одна из ее родственниц воспитывалась в Смольном; во внимание к ее личным заслугам этому учреждению, кроме меня воспитывались еще четыре ее племянницы, дочери ее другого родного же брата, и она нас всех, по-видимому, не особенно горячо любила, вымещая на нас этим недружелюбным чувством то, что даваемое нам воспитание служило ей как бы наградой за ее долголетнюю и ревностную службу, тогда как в душе она, наверное, предпочла бы этому всякую другую награду».
Немудрено — только представьте себе, что несколько десятилетий подряд вы вынуждены заниматься тем, что вам неинтересно (и даже противно), почти все ваши таланты пропадают зря, а премию «за службу Отечеству» выдают исключительн натурпродуктом из числа нелюбимых.
Что недюжинные таланты у Анны были — тут сомнений не остается. Эх, в наши дни заниматься бы ей связями с общественностью или кризисным менеджментом!
История, после которой я и заинтересовалась героиней поста, тому яркий пример.
Итак, снова даю слово Александре Соколовой, выпускнице 1851 года:

«В институте нас кормили до невозможности плохо, что дало возможность нашему тогдашнему эконому Г- у нажить очень крупное состояние и дать за каждой из своих трех или четырех дочерей по 100 тысяч наличных денег в приданое.
Наш исключительно скверный стол дал повод к эпизоду, хорошо памятному всем нам и оставившему, вероятно, и в памяти нашего эконома неизгладимый след.
Кто-то из бывших воспитанниц Смольного, попав ко двору, вероятно, рассказал государыне, а может быть, и самому государю о том, как неудовлетворителен наш институтский стол, и вот император Николай, не предупредив никого, приехал в Смольный в обеденное время и прошел прямо в институтскую кухню.
Государя, конечно, никто не ожидал, и быстро разнесшаяся по всему Смольному весть о том, что он приехал с внутреннего или, лучше сказать, с черного крыльца и прошел прямо в кухню, повергла всех в крайнее недоумение или, точнее, в крайний испуг.
Никто не мог предвидеть этого и не мог предупредить того, что случилось, а случилась крайне неприятная вещь.
Государь, подойдя к котлу, в котором варился суп для детей, и опустив туда суповую ложку, попробовал суп и громко сказал:
— Какая гадость!.. Моих солдат лучше этого кормят…
Нет сомнения в том, что когда все это совершалось и произносилось, наш эконом уже знал о приезде государя, но идти навстречу к собравшейся над ним грозе он не хотел, да, правду сказать, вряд ли даже он в эту минуту обладал физической возможностью свободного передвижения… Кто не знал императора Николая и того, каков он был в минуты гнева…
Растерялась вконец и оповещенная о приезде государя Леонтьева, которой этикет тем не менее не позволял идти навстречу государю в кухню…
Не потерялась только тетка, к которой, как потом говорили, тихонько бросился злосчастный эконом, моля ее о спасении, так как находчивость тетки и ее умение ладить со всеми были хорошо известны всем в Смольном монастыре, точно так же как и ее привычка ко всем лицам царской фамилии. Тетка, как и всегда, одна оставалась совершенно спокойна. <…>

П.Федотов, «Николай I и институтки»

Событие, о котором идет речь, совпало с нашей поездкой в Екатерининский институт на выпуск воспитанниц, куда обыкновенно возили 30 или 40 смолянок из старшего класса, выбираемых начальством, как это обыкновенно у нас делалось, не столько из числа самых прилежных и благонравных, сколько из числа самых красивых.
В силу особенных забот о внешней «приятности во всех отношениях» выбранных для поездки воспитанниц нам заказаны были к этому дню белые кисейные платья, выбрана была модная в то время очень красивая прическа и куплены были для всех, на казенный счет, большие серьги из белых бус в золотой оправе.
Легко понять, что такой сравнительно изысканный туалет очень шел к молодым и красивым лицам и что цветник молодых девушек, из которых старшей не было 17 лет, одетых в бальные туалеты, представлял собой очень красивую картину.
Надобно заметить, что и платья были давным-давно примерены, и прическа была устроена, и в новой примерке не было ровно никакой надобности, но в расчеты тетки входило показать товар лицом, и вот, откуда ни возьмись, явились и портнихи, и швеи, и даже куаферы… Загнали нас в рекреационную залу, и всех назначенных на поездку в институт начали торопливо наряжать в бальный туалет.
Мы все, не зная ничего о приезде государя, пришли в крайнее недоумение, но явилась тетка, пресерьезно принялась одергивать и поправлять на нас наш наряд, и, когда мы в невинности души, убежденные в том, что «примерка» окончена, собирались сбросить с себя неподобающий наряд, чтобы бежать в столовую на раздавшийся звонок, — тетка объявила нам, что в столовую сейчас придет государь и что переодеваться некогда, а надо бежать в том, в чем нас застал неожиданный визит государя.
Возражать было нельзя… Пришлось «парадировать» и среди насмешливых улыбок подруг нарядной толпою лететь, среди холодного зимнего дня в совершенно холодную столовую в белых кисейных платьях, с открытыми воротами и короткими рукавами. Всех нас, «парадных», поставили вперед, нарушив этим обычный порядок занимаемых нами в столовой мест, и мы, не садясь за стол, ожидали появления государя.
Он вошел мрачнее тучи и, холодно поздоровавшись с наскоро приехавшим и почти вбежавшим в столовую принцем Петром Георгиевичем Ольденбургским, — в третий уже раз спросил:
Где эконом?.. Позвать ко мне эконома!..
В те времена такой вопрос равнялся современному вердикту присяжных: «Виновен и не заслуживает снисхождения», — но тут подвернулась тетка и, отвешивая придворный реверанс, ловким образом обратила внимание государя на наш «парад».
Император взглянул, улыбнулся и, обращаясь ко мне, как к ближе всех стоявшей из «парадных», милостиво сказал:
Боже мой!.. Что это вы так разрядились?..
Тетка впилась в меня глазами…
Я поклонилась и ответила:
Мы примеривали платья… Не хотели лишиться счастия видеть Ваше императорское величество и прибежали, как были!..
Государь улыбнулся, низко поклонился и сказал:
Нижайшее вам за это спасибо!..
Затем он стал шутить с нами, спрашивал, кто из нас его «обожает»… и на наше молчание, смеясь, заметил:
Что это?.. Неужели никто?.. Как вам не стыдно, mesdames… Ведь даже дьячка обожаете… а меня никто?..
В эту минуту, когда государь уже значительно успокоился от гнева, дано было знать злосчастному эконому Г-у, что он может появиться. Тот вошел бледный и трепещущий… Принц Ольденбургский гневно указал ему на государя и дал знак приблизиться к Его величеству. Г-г еще сильнее побледнел и ни с места.

Засуетилась тетка. Она и государю продолжала улыбаться… и эконому делала какие-то таинственные знаки… Государь заметил все эти маневры и повернулся в ту сторону.
Г-а почти вытолкнули вперед.
Государь взглянул на него и сдвинул брови. Кто когда-нибудь видал императора Николая в минуты гнева, тот, конечно, знает силу и мощь этого исторического взгляда.
Г-г, встретившись глазами с государем, почти на пол присел от испуга.
Ты эконом?! — громко прозвучал голос императора.
Никто не слыхал ответа на этот вопрос, да вряд ли злосчастный эконом и отвечал что-нибудь…
Хорошо!.. — сказал государь, но тут опять подоспела <тетка> Анна Дмитриевна и начала что-то сладко напевать относительно нашего восхищения бальным туалетом и приготовлений наших к предстоящему балу.
Государь вновь занялся «парадными» воспитанницами, и… эконом был спасен.
Нарушены были на этот раз все обычные порядки детских обедов, старший класс вместо того, чтобы следовать из столовой первым, пропустил оба меньшие класса… «Парадные» остались сзади всех и допущены были в швейцарскую провожать государя…
Он уехал довольный, обещав прислать нам всем конфект… Тут нам разрешено было переодеться, а на следующий день действительно роздали всем нам присланные государем бонбоньерки с конфектами…
Эконом остался на месте, и только кормить нас стали несколько сноснее, потому что надзор за этим, к крайнему конфузу нашего доброго, но несколько слабого принца, поручен был камергеру Вонлярлярскому, который и приезжал раза по два в неделю к нам в столовую в обеденное время».

Константин Гаттенберг продержался в «правителях хозяйственной части» четверть века, с 1840 по 1865 годы.
Пожалеем же бедных девочек, счастье которых было так близко!
Судьба отомстила сыгравшей главную роль в несостоявшемся увольнении Анне Дмитриевне довольно изобретательно. Настолько, что краткое упоминание этой истории было включено в школьные учебники.

В 1851 году инспектрисе предстояло выпустить очередной класс (тот самый, набранный в 1842). Она, вероятно, надеялась на получение ордена св. Екатерины 2 степени, но…
«В эпоху, совпавшую с нашим выпуском, в семье нашей случилось событие, сильно повлиявшее на тетку и на старшую из моих кузин, усыновленную теткой и выпущенную из Смольного в год нашего поступления туда.
Кузина моя была ангел и по душе, и по характеру, и никто из тех, кто ее знал и ценил по достоинству, не мог и не смел упрекнуть ее в ее увлечении, но… свет зол и строг. И горький эпизод ее увлечения, доведенный до государя путем маскарадной интриги так сильно прогневал его, что, вернувшись во дворец, он немедленно передал императрице выражение своей непреклонной воли о том, чтобы как тетка, так и старшая кузина, жившая при ней, были немедленно удалены из стен Смольного монастыря».
Что же произошло?
Выяснилось, что одна из ее племянниц, двадцатипятилетняя Елена, жившая с тетушкой, беременна. И загладить внебрачный позор срочным венчанием нельзя: отец будущего ребенка уже женат (что характерно — не первый раз). А произошло все при попустительстве почтененнейшей инспектрисы — как же иначе, не могла же она не знать, что творится у нее под носом? И возможно ли после такого оставить эту женщину воспитательницей невинных девиц?
Узнаете знаменитый литературоведческий сюжет?!
Вот так роман Федора Тютчева и Елены Денисьевой поставил крест на карьере Анны Дмитриевны.
По иронии судьбы «на след тайных свиданий… в нарочно нанятой для того близ Смольного квартире первый напал эконом Смольного монастыря Гаттенберг».
Так и просится эпитет «неблагодарный».

Быть бы Анне неприлично быстро уволенной на пенсию и выгнанной из казенной квартиры, если бы не вмешалась императрица. Александра Федоровна умоляла мужа изменить свое решение, так как ей «больно думать…, что когда-нибудь после нас кто-либо будет иметь право сказать, что мы таким образом наградили человека, нам чуть ли не полвека прослужившего».
Николай I согласился и сказал, «что тетка может оставаться в Смольном, но чтобы кузина по возможности была отдалена от всякого общения с воспитанницами».
«Все это было принято к сведению нашим начальством и применено с тем отсутствием такта и деликатности, которые служили характерными чертами всех действий Леонтьевой, всегда поступавшей по чужой указке.

Мария Леонтьева, портрет 1840-х гг.

В аппартаменты тетки запрещено было ходить даже нам, родным племянница, и хотя ни одна из нас подобного нелепого распоряжения не признавала, но самый факт этого запрещения удручающим образом влиял на бедную тетку, которой в то время было уже около 70-ти лет.
Нечего говорить о том, что и весь наш начальнический штат всецело изменил свои отношения к тетке, и те, кто еще так недавно заискивался в ней, теперь напускали на себя важности и старались при встрече или совсем не заметить ее, или приветствовали ее холодным поклоном.
Бедная старуха была справедливо удручена всем этим необычным для нее порядком вещей и ходила как убитая. Всем нам, несмотря на далеко не нежные отношения к ней, было мучительно жаль ее. Но что могли мы сделать?.. Мы могли только, не обращая внимания на глупое запрещение, проводить как можно больше времени в ее аппартаментах, да и это было утешение небольшое: ей было вовсе не до нас.
Среди всего этого совершенно необычного порядка вещей однажды утром, во время учительской смены, то есть, в половине 11-го часа, внезапно разнеслась весть, что приехала императрица. Все заволновалось, тем более, что час был такой ранниц и для императрицы такой необычный, и никто не мог понять, что могло побудить государыню встать так рано и, главное, так рано осчастливить нас своим визитом?..
Начальство забегало… Мы все столпились в коридоре… Недоставало только тетки…
Она, бедная, не решалась предстать перед императрицей после горького эпизода с ее приемной дочерью.
Леонтьева с триумфом выступила вперед, счастливая тем, что весь этот горький эпизод, очевидно, не повредил нашему институту в глазах царской фамилии, ежели императрица соблаговолила приехать к нам таким ранним утром, очевидно, с намерением осчастливить нас более или менее продолжительным визитом.
Отрадное впечатление это еще усилилось тем, что государыня, милостиво поздоровавшись со всеми, шутя заметила, что она так рано выехала из дома, что не успела даже чаю напиться, и что она будет кушать чай у нас.
Можно себе представить, какой переполох поднялся при этом заявлении императрицы. Все молча ждали дальнейших приказаний, не смея лично предугадывать, где именно государыне угодно будет кушать чай.
Леонтьева с гордостью думала, что государыня, быть может, ее лично удостоит части откушать чай в ее покоях, и все среди этой суматохи забыли о существовании бедной тетки, которая против своего обыкновения стояла где-то сзади, прижавшись к углу и стараясь оставаться в тени…
Но каково же было всеобщее удивление, когда императрица, оглянувшись на все стороны, ласковым, приветливым тоном спросила:
- А что же я Анны Дмитриевны не вижу… Где же она?..
Все расступились и пропустили вперед тетку, которая, вся взволнованная, растерянная, подошла к императрице.
- Здравствуйте, Анна Дмитриевна… Здравствуйте! — сказала государыня, протягивая руку тетке.
Та крепко поцеловала протянутую ей руку, но выговорить не могла ни слова… Она была слишком взволнована…

Александра Федоровна в 1856 году

- Я приехала сюда, не напившись дома чаю… — своим обаятельным голосом заговорила императрица по-французски, как всегда, когда ей приходилось много и долго говорить. — Мне захотелось прокатиться, воздуху взять немножко захотелось… и я подумала, что чаем меня напоят здесь… и о вас, Анна Дмитриевна, подумала! Я сказала себе, что я у вас именно чаю напьюсь!"
Слова эти, сказанные тем приветливым, прямо в душу идущим тоном, который так присущ был покойной императрице, произвели на всех присутствующих положительно громовое действие.
Леонтьева стояла растерянная, классные дамы переглядывались, раскаяваясь в душе в тех дерзостях и глупостях, которые они позволяли себе в последнее время относительно тетки, которую они все считали в немилости, а сама тетка слова не могла выговорить, так она была поражена и милостивым отношением государыни, и честью, которая ей предстояла, и теми невозможными условиями, в которые ее ставила неслыханная милость монархини.
Дело в том, что положение, в котором была бедная кузина, уже невозможно было скрывать, а жила она вместе с теткой, и, войдя к Анне Дмитриевне, императрице поневоле пришлось бы увидать и бедную больную Леленьку.
- Подите же, Анна Дмитриевна… приготовьте мне чаю, а я сейчас за вами следом к вам приду! — милостиво кивнула императрица головой вконец растерявшейся старушке и затем обратилась с каким-то вопросом к Леонтьевой.
Для этой последней оставался открытым вопрос о том, как ей лично следует поступать дальше? Следовать ли за императрицей, как бы считая себя хозяйкой всякого помещения в стенах Смольного монастыря, или же ожидать личного распоряжения государыни?
Императрица сама вывела ее из этого затруднения. Проговорив с ней еще несколько минут, она обратилась к Леонтьевой и сказала, что идет пить чай к тетке. Говоря это, она жестом отпустила от себя приехавшую с ней дежурную фрейлину и этим показала, что желает пройти в помещение, занимаемое теткой, совершенно одна.
Тем временем Анна Дмитриевна, сделав нужные распоряжения по части приготовления чая, обратилась с сокрушенным видом к Леленьке:
- Императрица сейчас будет! … — сказала она, едва выговаривая слова от сильного волнения.
Леля побледнела и, вне себя от ужаса, бросилась в спальню.
- Скажите императрице, что я больна!- могла только с трудом выговорить она и действительно, наскоро раздевшись, бросилась в постель.

Портрет Елены Денисьевой

Императрица вошла к Анне Дмитриевне совершенно одна и, милостиво приветствовал ее, спросила:
- А Леля где? Что-то я не вижу Лели?
Анна Дмитриевна опустила глаза и робко объяснила государыне, что Леленька больна и лежит в постели.
- Но она здесь… у вас? — спросила императрица и на утвердительный ответ тетки сказала: — Я хочу ее видеть! Скажите ей, что я к ней сейчас приду!
Вся бледная и дрожавшая от волнения Анна Дмитриевна пришла в комнату своей приемной дочери и передала ей слова императрицы.
Не успела она вернуться в гостиную, как государыня, сделав ей знак, чтобы она не следовала за ней, вошла к больной.
Та при входе императрицы зарыдала.
Государыня подошла к ней, нагнулась, обняла ее и тихо проговорила:
- Почему ты, бедное дитя, не хотела меня встретить? Неужели ты могла подумать, что я войду к тебе, больной и огорченной, со словом укора или осуждения? Осуждать и укорять без нас есть кому! Нам не на то дана власть, и не то нам Богом назначено… Мы приласкать и пожалеть должны… Судить и осуждать не наше дело!"

Благодаря высочайшему заступничеству Анна Дмитриевна получила пенсию, «очень большую для того времени… 3000 руб. в год». (Для сравнения — годовое жалование Леонтьевой в 1858 году составляло 2000 руб, а инспектриса получала 420).
Елена Денисьева до конца своей жизни оставалась с бывшей инспектрисой. Как писал свояк Лёли, «Феодор Иванович был все-таки большой эгоист и никогда даже не задавался вопросом о материальных условиях жизни Лели, которая все время жила на счет своей тетушки — maman, живя у нее и с нею». Любопытный (и очень неожиданный для меня) штрих к портрету женщины, которую даже родственники называли «очень сухой и черствой эгоисткой»!
Впрочем, Анна Денисьева, по отзыву мужа племянницы, «особа очень умная, очень образованная…, но … неспособная входить в своеобразный детский мир, да и в Смольном ограничивалась толька администрацией, только сохранением внешнего порядка и благоприличий, не заботясь о настоящем воспитании проходивших через ее руки молодых поколений; все же досуги свои она посвящала приему гостей, выездам и особенно игре в карты по маленькой», была очень привязана к Елене. «Вообще властная и строгая, с нею была, скорее, слабою и вообще ее баловала, очень рано начала вывозить ее в свет и в обществе оставляла ее на произвол судьбы, сама садясь за карты».
Анна Дмитриевна надолго пережила и свою воспитанницу, и ее любовника, и двоих внучатых племянников — она умерла в 92 года.
А что до любовной истории Денисьевой и Тютчева, то она, как и роман Александра II с Екатериной Долгоруковой, у меня оставляет довольно гадкое послевкусие.


Комментарии 6

Чтобы добавить комментарий, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться на сайте
Татьяна Пелипейко 27.01.2018 | 18:1618:16

Ну, мне гораздо меньше нравится история другой племянницы, Александры.

Екатерина Геронтиди 27.01.2018 | 19:1519:15

Я бы сказала, что она хотя бы профессионально состоялась (а в личной жизни было не лучше, чем у Елены, но по-своему, с брошенным сыном etc), но не уверена, что мне между двумя не очень счастливыми женщинами хочется выбирать.

Татьяна Пелипейко 27.01.2018 | 23:0623:06

О, я не про "женское счастье", а про безобразное обращение с ребенком.

Маргарита Устинова 26.01.2018 | 10:1610:16

Наверное,ещё раз вернусь к Вашему посту,Екатерина.А пока...захватило "О,как убийственно мы любим..."

Екатерина Геронтиди 26.01.2018 | 11:1811:18

Убийственно, конечно. Но чем больше я знаю о Тютчеве, тем меньше он мне нравится как личность )

Маргарита Устинова 26.01.2018 | 12:4112:41

Когда-то,в далёкой молодости,я увлекалась поэзией,в тч Тютчевым.Но моей бабушке,как и Вам (cпустя почти 100лет)он не нравился,как человек.Я же сегодня вижу,что мужчины,в отличие от женщин,редко способны менять свой образ жизни.Тютчев не был из них.Но он любил...А некоторые его строки (Чему бы жизнь нас ни учила,но сердце верит в чудеса... Silentium!..) для меня стали почти повседневными фразами.А уж "Нам не дано предугадать,как слово наше отзовётся"-верный компас во всех своих высказываниях.
А тётка-интересный образ.Или она была очень сильной,что сумела отречься от личной жизни или,наоборот,слишком слабой,чтобы идти против течения.И как она могла противостоять тому,что было неизбежно? (Я верю в Судьбу). Так верно служить-свойство,навсегда оставшееся в прошлом...