Фабер дю Фор и поход Наполеона в Россию

Раз уж у нас опять пошла активно речь о Наполеоне (что не удивительно — близится очередная годовщина Бородинского сражения, пусть на этот раз не такая круглая, как пять лет назад, но все-таки 205 лет), то, пожалуй, стоит внести свою лепту и обратиться к выставке, открывшейся в музее «Бородинская панорама».

Это рисунки — точнее, гравюры по рисункам. Автора звали Христиан Вильгельм Фабер дю Фор (в иных источниках встречается и офранцуженный вариант имени Кристиан-Гийом). Происхождения он — как можно понять по фамилии — все-таки французского, но вот проживала семья в Вюртембергсокм герцогстве, куда мигрировала из Франции аж в XV столетии по причинам гонений на гугенотов. Небольшое по территории герцогство на юге Германии имело, однако, собственную армию, где традиционно и служили мужчины из фамилии Фабер дю Форов. Герцогство успело даже слегка повоевать с Наполеоном (в 1802 году, в рамках второй коалиции), но не слишком удачно. Дело кончилось через несколько лет заключением союза с Францией с условием предоставления воинского контингента во французскую армию. Короче, из всего вышеизложенного нетрудно понять, каким образом наш Христиан-Вильгельм оказался в 1812 году, в чине обер-лейтенанта, в составе 16-тысячного вюртембергского контингента в составе армии Наполеона, двинувшейся на Россию.

Ну вот, а рисовать он явно любил и умел. И потому фиксировал путевые впечатления в дорожном альбоме — рисунки эти впервые будут выставлены в 1816 году (автору повезло — он уцелел, хотя от всех вюртембержцев из наполеоновской армии домой вернулись в лучшем случае несколько сотен). Несколькими годами позже нашелся издатель, который предложил выпустить рисунки Фабер дю Фора в виде сборника. Так и появилась сотня гравюр о русской кампании Наполеона, от Вильно до Березины. Первое издание так и было названо — «Листы из моего портфеля, зарисованные на месте во время кампании в России». Сделаны они были действительно с натуры, по живым впечатлениям (в отличие от сопровождавших издание воспоминаний автора, которые были написаны позже — дневник он вел только рисовальный).

Ну вот, а теперь — несколько рисунков из этой серии. В хронологическом порядке, как оно и было издано — вот 28 июня, первый бивуак кронпринца Вюртембергского близ Вильно. Только-только перейден Неман.

30 июня: в первый раз дает о себе знать русский климат. Несколько дней отмечает автор, лили дожди. Дороги размокли, особенно трудно стало перевозить пушки (а наш рисовальщик — артиллерист). Из-за потерь лошадей (еще до всякого боя) пришлось оставить в Вильно часть резервной артиллерии.

Комментарии Фабер дю Фора — это чувствуется — действительно написаны не просто гораздо более взрослым человеком, но и человеком с военным опытом больше лейтенантского. Вряд ли тот обер-лейтенант мог бы записать уже в середине июля 1812 года следующее: «Русские непрерывно отступали, не давая сражения. Делать остановки, чтобы дожидаться подхода обозов, значило отказаться от возможности предотвратить соединение армий Барклая де Толли и Багратиона. (…) Итак, мы двигались по пятам противника, и 400 тысяч человек делали ежедневно марш за маршем по негостеприимной земле, опустошаемой как своими, так и противником.»

А вот зарисовка, сделанная 18 июля около Браславского озера. Здесь пока еще есть время для наблюдений этнографического характера: «Интересны костюмы этих людей, до мельчайших деталей покроя повторявшие одежду их предков, изображенную около восемнадцати веков назад на колоннах Траяна и Антонина. Они сохранили не только костюмы этих давних времен, но и тот же уровень цивилизации и простоту нравов.»

Первые дни августа: La Grande armée останавливается на отдых близ Витебска, между Двиной и Днепром. 25-й полк вюртембергской дивизии стоит у Лиозно — и занимается поиском провианта. А проще говоря, мародерством, и впоследствии автор в своих комментариях к зарисовкам этот момент не обходит: «Эти меры произвели крайне неблагоприятное впечатление на жителей Литвы, которые ожидали освобождения от ига русского владычества, но вместо обещанных им преимуществ от нового союза видели, как подвергаются разграблению все области, занятые войсками их покровителей и союзников».

Пропустим несколько этапов на пути к Москве. Вот «поле битвы на Москва-реке» (французы так и называют Бородинское сражение, bataille de la Moscova) — сюда Фабер дю Фор попадет уже после основных событий, только 17 сентября: «Потемневшее небо, пролившееся дождем, скрывало от нас, словно из сочувствия, большую часть этой широкой равнины, но ничто не мешало нам видеть напитавшийся кровью холм, за обладание которым народы с яростью истребляли друг друга». (Вполне, надо сказать, по-толстовски пишет.)

Днем позже, на дороге от Можайска: «В деревнях, расположенных вдоль дороги, разместилось большое количество раненых обеих армий. Многие из этих деревень выгорали частично или полностью, и тысячи этих несчастных, кому не позволили спастись раны и кому не помогли товарищи, стали жертвами огня.»

21 сентября артиллерийский парк Фабер дю Фора находится в 40 километрах от Москвы. Тут уже есть время на зарисовки архитектурного характера (как он писал чуть раньше, еще по поводу окрестностей Смоленска: «восточная архитектура древних церквей были верным признаком того, что мы идем по земле древней Московии«).

Впрочем, не так уж все и спокойно: «22-го на рассвете многочисленные отряды казаков атаковали окрестные деревни и перебили всех, кто не сумел спастись бегством».

В Москве Фабер дю Фор проведет менее месяца, но успеет сделать множество зарисовок — и бытовых, и архитектурных. Особенно много церковных строений — те из них, что были каменными и крытыми железом, пожар обошел стороной.

Не пропустит художник и вид с Воробьевых гор.

18 октября приходит известие о поражении войск Мюрата в битве под Тарутино. Вюртембержцы получают приказ о выходе из Москвы на следующий день.

И вот 19 октября: «Еще до рассвета все войска пришли в движение. Армия пересекла город в направлении ворот на Старой Калужской дороге. На улицах стояла страшная толчея, различные войсковые части сталкивались между собой. Повсюду путь им преграждали попутные колонны обозов: более 500 пушек и 2000 повозок, которые тащили изможденные лошади. Всевозможные повозки были набиты добычей и продовольствием. Все это замедляло движение войск. Солнце уже высоко поднялось, предвещая ясный осенний день, когда с непередаваемыми трудностями мы сумели достичь Калужской заставы».

Начало ноября: отступление, после неудачного сражения под Малоярославцем, идет по старой смоленской дороге: «Мы повернули в такие места, которые ранее, при наступлении на Москву, были уже разорены и нами, и нашим противником».

А главное — после выхода из Дорогобужа наступает зима: «Яростный ветер швырял нам в лицо снег, летевший крупными хлопьями с неба и поднимаемый с земли, словно желая, во что бы то ни стало, остановить нас. Лошади не могли идти по обледеневшей земле и падали. Обозы и орудия впервые бросали на дороге из-за отсутствия лошадей. Дорога была завалена трупами наших замерзших солдат. Вскоре снег прикрыл их, словно огромным саваном, и только маленькие холмики напоминали нам о наших павших товарищах по оружию».

12 ноября, Смоленск: «Лафеты орудий, которые с таким трудом дотащили сюда, были разрублены. Одну часть орудий утопили в Днепре, чтобы избавить лошадей от непосильного труда, тем самым спасая другую часть артиллерии. Только тот, на чью долю выпадали нелегкие превратности военной судьбы, способен понять пронзительную боль артиллериста, вынужденного расставаться со своим орудием. Этот город, через который всего полтора месяца назад наши части проходили победителями, сегодня встречал нас пустыми стенами. Армия не нашла в Смоленске ни продовольствия, ни одежды, ни даже домов, чтобы укрыться от стужи».

16 ноября: остатки дивизии добрались до Красного (еще одна веха сражений первого этапа похода Наполеона в Россию — только теперь роли поменялись, и досталось французам). Впрочем, комфорта здесь также ожидать не приходилось: «Императорская квартира и старая гвардия, насчитывавшие тогда около 5000 человек, заняли почти все дома в этом маленьком городке. Прочим частям оставался выбор: разбить лагерь на снегу, либо остановиться на улицах, во дворах и садах. Повезло тем, кто оказался близко к какому-нибудь огню! Так мы дождались следующего дня.»

Березину часть, где находился наш художник, проскочила благополучно. 27 ноября они уже на правом берегу — но пока еще беспокоятся о комфорте, не представляя, что ожидает тех, кто еще оставался на левом: «Отовсюду нас прогоняли. С большим трудом, после длительных поисков, мы нашли свободное место перед домом, в котором располагался наш штаб и большинство наших офицеров и солдат. Со шпагой в руке пришлось добыть несколько поленьев, чтобы разжечь костер, вокруг которого мы и провели всю ночь, сидя в три или четыре линии в глубоком снегу. Но большинство из тех, кто занял дома, недолго в них нежились. Озлобленные из-за холода солдаты, особенно гвардейцы, начали с того, что содрали с домов крыши, чтобы разжечь костры, а затем стали разбирать и сами дома, несмотря на отчаянное, но безуспешное сопротивление их обитателей».

С рассветом, однако, вюртембежцам представилось на противоположном берегу — том, который они успели покинуть ровно за день до этого — гораздо более страшное зрелище: там остатки «Великой армии» под натиском русских бросились к мостам. «Почти каждый выстрел неприятеля попадал в цель. Ядра и картечь проделывали бреши в этой компактной массе, крики несчастных заглушали гром пушек и свист пуль. Вокруг мостов, словно холмы, громоздились кучи тел людей и лошадей, растоптанных или убитых огнем противника. Время от времени кто-то падал в воду и крошево льда, но их место занимали другие».

«Березина», к слову, вошла во французский язык как символ поражения-катастрофы.

Ну, а для вюртембежского корпуса тяготы похода завершились 3 декабря, когда удалось добраться до Сморгони. Здесь всего через пару дней Наполеон подпишет свой последний приказ по армии, передаст командование маршалу Мюрату и отбудет в Париж. А пока ожидавшие здесь своих соотечественников вюртембержские новобранцы с ужасом смотрели на вернувшихся товарищей — тех осталось от корпуса всего около сотни. «Уходя, 1812 год завершал неслыханные страдания и бесчисленные опасности, ознаменовавшие роковое отступление из Москвы. Но вместе с ним прекратила существование и Великая армия.»

Христиан Вильгельм фон Фабер дю Фор не ограничится в дальнейшем художественной карьерой и продолжит службу в армии вновь свободного Вюртемберга, где и дослужится до генерала и станет известным специалистом по фортификации. И вообще проживет долгую жизнь. Его сын тоже станет одновременно военным и художником — это батальный живописец Отто фон Фабер дю Фор. Но это, собственно, уже не имеет прямого отношения к теме.

Ну, а выставка в Бородинской панораме дополнена разнообразными предметами времен той войны.

(Часть изображений любезно предоставлена пресс-службой Бородинской панорамы.)