Пушкин, Пугачев и Оренбуржье

Опубликовано: 17 ноября 2016 в 19:09 Распечатать Сохранить в PDF

Музей А. С. Пушкина на Пречистенке открыл выставку, приуроченную к дате довольно неожиданной — 180-летию публикации повести «Капитанская дочка».

Меня, впрочем, знакомство с выставкой подтолкнуло к тому, чтобы перечитать не хрестоматийную повесть, а другое пушкинское произведение — «Историю Пугачевского бунта». Не беллетристику, но хронику.

Что ж, наш человек был Александр Сергеевич. Любитель истории — а значит, и любитель закопаться в источники для извлечения этой самой истории из них.

Причем подобных исследований требовали и более ранние его произведения, чем «Капитанская дочка». А как иначе? Это «Онегина» можно было писать, лишь оглянувшись вокруг — но не «Годунова», не «Полтаву» и даже не «Арапа» (хоть он и история вроде бы семейная).

Между тем написание хроники пугачевских времен в первоначальные планы автора не входило. И тут интересно проследить несколько извилистый путь, к этому приведший.

В 1831 году Пушкин обращается письменно к шефу жандармов Бенкендорфу. Где, в частности, пишет, что соответствовало бы его склонностям «дозволение заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках». Для чего? Для написания «Истории Петра Великого и его наследников до государя Петра III». До Петра, то есть, Федоровича (чьим именем и назовется самозванно бунтовщик Пугачев).

 

Что интересно, Пушкину дозволили. Более того, зачислили на службу в Министерство иностранных дел с «с позволением рыться в старых архивах для написания истории Петра Первого».(Кстати, и бумаги к мидовским архивариусам в экспозиции представлены.) 
 

 

Примерно в то же время врзникает обстоятельство, вроде бы к пугечевскому бунту имеющее отношение весьма косвенное — однако несомненно оказывающее на современников эмоциональное воздействие. Это так называемые «холерные бунты». И в августе 1831 года Пушкин пишет П. А. Вяземскому: «Ты, верно, слышао о возмущениях Новгородских и Старой Руссы. Ужасы! Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны в Новгородских поселениях со всеми утончениями злобы… Действовали мужики, которым полки выдали своих начальников». Убивали тогда, впрочем, и врачей, которых малограмотное население подозревало в намеренном распространении заразы.

Пушкин же об этих бунтах не только слышал, но и получал детали от одного из своих корреспондентов. Это был поэт Николай Коншин, занимавший в то время должность «правителя дел» Новгородской секретной следственной комиссии: «Я теперь как будто за тысячу по крайней мере лет назад, мой любезнейший Александр Сергеевич. Кровавые сцены самого темного невежества перед глазами нашими перечитываются, сверяются и уличаются. Как свиреп в своем ожесточении народ русской! Жалеют и изтязают; величают вашим высокоблагородием и бьют дубинами — и все это вместе». (Цит. по: Ю. Оксман, «Пушкин в работе над «Историей Пугачева».)

Впрочем, до первого упоминания в пушкинских тетрадях пугачевской темы пройдет еще пара лет. И Пугачев здесь — пока далеко не главный персонаж. Заинтересовал же Александра Сергеевича человек по фамилии Шванвич (ничего не напоминает по созвучию?).

О созвучиях после, пока скажу: Михаил Шванвич — личность вполне реальная. Из семьи достаточно приближенной ко двору: его отец, гвардеец Александр Шванвич отметился — вернее сказать, отметил Алексея Орлова, оставив на его лице шрам во время дуэли на шпагах, а сам Михаил, по некоторым данным — крестник императрицы Елизаветы. И вот этот-то подпоручик Шванвич, попав в плен к Пугачеву, присягает ему и несколько месяцев состоит при его штабе.

Отвлекусь на секунду на показанный в экспозиции портрет Пугачева. Интересен он тем, что при исследовании с помощью технических средств под внешним красочным слоем обнаружился еще один портрет, причем женский. Краску частично размыли — и стало понятно, что это, вполне вероятно, один из классических портретов Екатерины II. Холстом неизвестный художник воспользовался для изображения «мужицкого царя». Но дальше размывать краску реставраторы, по понятным причинам, не стали.

Ну так вот, а у Пушкина возникает проект повести о Шванвиче. Интересует поэта причина совершения им предательства. А для этого нужно подробнее изучить историю бунта. А для этого — вновь обратиться к архивам, и Пушкин просит уже военное министерство открыть ему доступ к следственному делу о Пугачеве. В военном архиве этого дела не оказывается (оно под замком в госархиве и не может быть предоставлено без личного указания царя), но там есть много другого интересного.

И дальше — дальше — дальше. И уже хочется ехать на место событий…

Если я вас не очень утомила, то продолжение следует.


Комментарии 15

Чтобы добавить комментарий, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться на сайте
Аркадий Куратёв 19.11.2016 | 10:4610:46

Не утомили. Мне интересно. Жду продолжения.

Сергей Черкевич 18.11.2016 | 23:2323:23

Повесть "Капитанская дочка" экранизировали трижды. Было два художественных фильма и один телеспектакль 1978 года. (В том же 1978 году вышел фильм "Пугачёв" с Евг. Матвеевым). Таким образом сложился экранный канон Пугачёва : С. Лукьянов, Вл. Самойлов, В. Машков и Евгений Матвеев. Лукьянов - монументален, Самойлов - красив, Машков - неприятен, в финальных кадрах, а Евг. Матвеева, в этой роли, я не видел.Финал фильма 1958 года такой : "Я счастлив, что видел этого человека",- восторженно говорит Гринёв (О.Стриженов). "Как жаль, что ты не погиб в бою",- вздыхает А. Абдулов, глядя на казнь из толпы. Гринёв 2000 года вообще ничего не говорит, он не может поверить в своё спасение - его невеста Маша (Каролина Грушка) уводит его прямо с места несостоявшейся казни. А сам Пугачёв (В. Машков), дрожит как осиновый лист, стоя на коленях перед судьями. У каждой эпохи своё прочтение классики.

imya rock 18.11.2016 | 13:5113:51

1831 год - Пушкин становится семейным человеком. Тут и государственная служба - стабильность.
Именно с этого года Пушкин начинает приходить к мысли, что насильственная (заговорческая, вооруженная) смена власти в стране - беда.
Эволюция. А не революция (и тем более не заговор или кровавый бунт и снова заговор). Залог нормального развития страны.