Между Толстым и Адольфом. Лидия Литта

Наверное, Лидия ожидала от богемного Петербурга чего угодно, только не испытания кружком «Друзья Гафиза». Его она не прошла. Хотя и дерзала: всё же закалили её нелегальные сходки харьковского Союза ремесленников и общение с простыми рабочими+приставы +надзиратели. Так что крыша у неё не поехала, когда увидела мужа-философа лежащим на полу среди свечей, с колокольчиком на ноге, и пафосно чего-то изрекающего про пол. Включилась в действо и, согласно ролевым играм, начала старательно изображать свободную женщину без комплексов — гетеру…

Продолжение, начало тут: http://diletant.media/blogs/62458/39084676/

Так экс-революционерку вводили в избранный круг на «Башне» у поэта-символиста Вячеслава Иванова (он же Гиперион) и его жены Л. Д. Зиновьевой-Аннибал (Диотима). Вот они:

Пресса подогревала интерес литературного (и окололитературного) бомонда и писала о чувственных оргиях на «Башне». Любительница посплетничать Зинаида Г. пеняла из Парижа Валерию Брюсову, мол, письмо его из Петербурга получила, но почему нет обещанных «петербургских впечатлений»? ведь она так хотела позабавиться и узнать о новом «тайном» сообществе Вячеслава Иванова. (Всё просто, Брюсов просто не входил в число избранных «гафизитов»).

«Друзья Гафиза» — это был своего рода bonus для близких друзей — к уже знаменитым «ивановским средам»; на среды могли попасть все желающие: творческая интеллигенция Петербурга, а также гости столицы, но тоже — творческие. Кружок «заработал» 2 мая 1906 года (собрания продолжались довольно регулярно около года). Каждая вечеря «у Гафиза, в Петробагдаде» заранее обдумывалась: костюмы (в исполнении Константина Сомова, он же Аладдин). Свободное общение прерывалось номерами: декламацией, театром, эротическими танцами обоих полов (за них отвечал Михаил Кузмин, он же Антиной). Кузмин вёл дневник, в котором писал «и платья, и цветы, и сиденье на полу, и полукруглое окно в глубине, и свечи внизу, всё располагало к какой-то свободе слова, жестов, чувств… Как платье, необычное имя, «ты» меняют отношения. Все целовались, играли на флейтах, пили, было шумно и бестолково»…

Все отмечали, что Бердяев в костюме Соломона «был чрезвычайно эффектен». А вот жена его с ролью не справилась, и сама не расслабилась и мужа стесняла. Кузмин запишет «вначале она стесняла Бердяева тайно, потом начала стеснять слишком явно». Так что вопрос об её исключении из «гафизитов» был принят единодушно. (Да, и чтоб не забыть про — ну, затейники! — колокольчик на ноге: колокольчик вешали председательствующему).

Но для неё оставались «ивановские среды», четверги у Сологуба, обеды у Розановых, Ремизовых, Булгаковых, воскресные религиозно-философские собрания у Мережковских. «- Хорошо, когда Николай Александрович бывал без Лидии: он без Лидии в три раза лучше. Лидия всюду искала знаки и гадала на Евангелии» (язвительно отметит Гиппиус).

Нет, не подумайте, что петербургская богема забыла, какое, милые, у нас тысячелетье на дворе. Как можно забыть, когда на дворе первая русская революция. Да и Лидия, вот же она, она могла много чего рассказать, например, что в Харькове аресты, что в Киеве мужа её сестры опять в тюрьму забрали, сестра с матерью ему передачи носят, боятся ссылки.

Конечно же, творческая интеллигенция работала, создавала журналы, писала в эти журналы про судьбы народа. Обличали царя (наш царь — Мукден, наш царь — Цусима, наш царь — кровавое пятно, наш царь — убожество тупое… Стоят три фонаря — для вешанья трёх лиц: середний — для царя, а сбоку — для цариц). Требовали перемен, свобод, манифестов, словом, приближали Февраль 1917, как могли. (Кстати, был у меня аж в 2015-м пост «Поэты и цари» http://diletant.media/blogs/62458/248/, можно освежить в памяти - там в комментариях интересно :))

Лидия окунулась в творческую атмосферу и сама тоже начала писать стихи — но не для печати. Тщеславной не была. Впрочем, показала стихи Вяч. Иванову и он похвалил их.

Три стихотворения были опубликованы в 1915 году (с подачи Бердяева) в журнале «Русская мысль» под редакторством П. Б. Струве. Под псевдонимом «Лидия Литта» (как Мадонна, то есть тяготела к вечной женственности — в сравнении с мужскими псевдонимами Зинаиды Гиппиус, которая подписывалась — Антон Крайний, Денисов, товарищ Герман)

В 1907—1908 супруги Бердяевы поехали в Париж, по возвращении обосновались в Москве и больше в Петербурге не жили. В Москве Бердяев создаёт религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьёва, много пишет (работоспособность у него была феноменальная; он и умер за письменным столом от разрыва сердца, через три года после Лидии Юдифовны).

Зимой 1912−1913 гг. они с Лидией едут в Италию, откуда он привозит замысел книги, которая станет одной из определяющих в его творчестве — «Смысл творчества».

Война расколет интеллигенцию на два лагеря: на оптимистов (Вяч. Иванов, С. Н. Булгаков, Розанов…) и предсказывающих катастрофу — Бердяев был среди них…

Однако Февральскую революцию катастрофой не считал, приветствовал падение «священного русского царства» — с которого начнётся новый творческий виток эпохи. Но за 10 дней до революции Октябрьской пророчески пишет: «Традиционная история русской интеллигенции кончена… она побывала у власти, и на земле воцарился ад. Поистине русская революция имеет какую-то большую миссию, но миссию не творческую, отрицательную — она должна изобличить ложь и пустоту какой-то идеи, которой была одержима русская интеллигенция и которая отравила русский народ»…

И вот, практически в унисон, З. Г-ус — «Мы, интеллигенция — какой-то вечный Израиль, и притом глупый. Мы в вечном гонении от всякого правительства, царского ли, коммунистического ли. Мы нигде не считаемся. И мы блистательно доказали, что этой участи мы вполне достойны. Прогнившая воля делала нас достойными подданными Николая. Теперь мы достойны владычества Хамов, взявших нас голыми руками…»

Ну и прервусь, пассажирский пароход «Oberburgermeister Haken» уже выходит из порта Штеттина в Петроград…