И портрет моего государя...

Зал был полон. Вооружённые матросы Балтийского флота с шумом рассаживались и с любопытством смотрели на высокую нескладную фигуру на сцене. Известный (им сказали) поэт. Ну, по всему видать — из буржуев, не чета нашему брату Демьяну, вот кто настоящий крестьянский поэт, вот кто складно сочиняет — С Красной Армией пойду я походом, Смертный бой я поведу с барским сбродом…

А этот читает чудные стихи про неведомую Африку, про караваны огромных верблюдов, про быстроногих страусов и умирающих змей, про жирного негра в браслетах, серьгах и перстнях — местного пророка, с которым познакомился…

Да никак контра?! Контра и есть, когда со сцены во весь голос — Я бельгийский ему подарил пистолет и портрет моего государя…

Негодующий ропот, кто-то с грохотом вскочил с места, но поэт на сцене невозмутимо продолжил, словно и не заметил смуты, дочитал до конца и, скрестив руки на груди, дождался… бурных аплодисментов.

Продолжаю тему «Поэты и цари», начало было http://diletant.media/blogs/62458/248/

Гумилёв на жирафе, 1910-е, шарж Н. Э. Радлова и Гумилёв на лекции в ИИИ 1920−1921, рисунок Н. К. Шведе-Радловой (ИИИ — Институт истории искусств):

Надо полагать, с мемуарной руки Одоевцевой, рассказавшей про эту эпатажную выходку Гумилёва на вечере поэзии в революционном Петрограде и сформировался образ Гумилёва как самого-пресамого монархиста среди поэтов Серебряного века.

В целом же, слухи о том, что Гумилёв был рупором монархизма и что это, в конечном счёте, его и погубило, сильно преувеличены. Да, по разным воспоминаниям, Гумилёв (якобы) декларировал: он — за монархию! Правда, добавляя при этом, что Николай II не его идеал монарха и вообще, идеальный вариант — чтобы на троне сидела бы хорошенькая женщина-императрица…

Но, если к Николаю II поэт относился скептически, то к Александре Фёдоровне питал совсем иные чувства. У него есть стихотворение «Мужик», написанное (до смерти Распутина) в 1916 году: в нём Гумилёв с сочувствием описывает ситуацию, в какую попала «царица необозримой Руси».

«В чащах, в болотах огромных, У оловянной реки, В срубах мохнатых и тёмных Странные есть мужики…»

И вот один из таких мужиков, каких много «в диком краю и убогом» —

«В гордую нашу столицу входит он — Боже, спаси! -

Обворожает царицу Необозримой Руси…»

И на фронт Гумилёв ушёл в первый же год 1МВ, в составе элитного Уланского Её Величества лейб-гвардии полка: его давняя приятельница по поэтическому цеху Вера Игнатьевна Гедройц, главный хирург Царскосельких лазаретов, приближённая к императрице Александре Фёдоровне, в этом ему поспособствовала (везде блат).

И потом, спустя почти полтора года, попав с фронта в лазарет, где А. Ф. была медсестрой, писал в её честь восторженные стихи:

Пока бросает ураганами Державный Вождь свои полки, Вы наклоняетесь над ранами с глазами, полными тоски… Мы молим: сделай Бог Вас радостной, А в трудный час и скорбный час Да снизойдёт к Вам Ангел благостный как Вы нисходите до нас…

Последний портрет государя

Ну, а если предположить, что Гумилёв и впрямь в 1913 году путешествовал по Абиссинии с государевым портретом, то это был не кустодиевский портрет:

Потому что этот портрет Кустодиев закончил в 1915 году, это последний царский портрет и называется он до чрезвычайности торжественно и церемониально — «Портрет Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича, Самодержца Всероссийского».

Ну и полное, на мой взгляд, несоответствие официоза названия и содержания, потому что на картине — не всемогущий царь-государь, а распрекрасный добрый молодец в красной рубахе (аки финист-ясный сокол), который всех вражьих супостатов, конечно же, одолеет и наступит тогда на Руси всеобщее благоденствие…

Глаза у Николая II удивительные (как и на серовском портрете в серой тужурке) — чистые, лучистые (совершенно детские — запишет Марина Цветаева на открытии Музея изящных искусств в мае 1912 года), проницательные, каждому казалось — смотрит только на него…

- Папа, а на меня государь посмотрел! — похвастается отцу (после того, как монаршая фамилия прошествовала по красной ковровой дорожке) 19-летняя Марина. — Так на тебя и посмотрел? — Честное слово! Отец философски: — Всё может быть, нужно же куда-нибудь смотреть.

Говорят, на фронте в 1915 году в открытках этот портрет расходился по рукам на ура, патриотизм тогда был ещё ого-го…

Кстати, весь интернет забит рассказом Кустодиева по поводу этого портрета (не верьте, это не про портрет):

«Ездил в Царское 12 раз; был чрезвычайно милостиво принят, даже до удивления, может быть, у них теперь это в моде — «обласкивать», как раньше «облаивали». Много беседовали — конечно, не о политике (чего очень боялись мои заказчики), а так, по искусству больше — но просветить мне его не удалось — безнадежен, увы. Что еще хорошо — стариной интересуется, не знаю только, глубоко или так — «из-за жеста». Враг новшества, и импрессионизм смешивает с революцией: «импрессионизм и я — это две вещи несовместимые» — его фраза. И все в таком роде».

Да, так всё и было, но только — в мирном 1911 году! А в 1915 не было никаких поездок в Царское Село: война, царю не до позирования. А в 1911 Кустодиеву заказали бюст Николая II в мундире лейб-гвардии Гусарского полка:

Так что портрет «красного молодца всея Руси» художник писал уже по бюсту и фотографиям.

Кирпич в сюртуке

И от Кустодиева (какой чудный мостик) — к Фёдору Сологубу, тому самому, который в революционном 1905 году писал про «три фонаря для вешанья трёх лиц».

Поэт и художник были дружны по «Миру искусств» и вот каким видел Кустодиев Сологуба в 1907 (портрет) и в 1912 — бюст:

Сологуб — это псевдоним Фёдора Кузьмича Тетерникова. Он родился спустя два года после отмены крепостного права в 1863 году в семье портного и крестьянки, а умер в 1927. Получается, он, как и Пушкин, «видал трёх царей».

Но про то, как, качнувшись влево, Сологуб после 1905 разуверился в народе, у которого «с изменением старого строя не меняется строй души», продолжу…