…Осенним днём 1849 года его в бессознательном состоянии подобрали на балтиморской улице и доставили в госпиталь, где через четыре дня он скончался. Александр Блок говорил о нём так :
«…Этот человек- воплощённый экстаз, планета без орбиты, носивший в сердце безмерную остроту и сложность, страдавший глубоко и погибший трагически…»
Газеты с его рассказами рвали из рук, а когда нью-йоркская «Сан» известила о необыкновенном перелёте на воздушном шаре через Атлантику и начала из номера в номер печатать «Историю с воздушным шаром», выдавая фантазию автора за истинное происшествие, перед редакцией выстраивалась толпа, нетерпеливо ожидавшая очередной выпуск, при этом совершенно не подозревая о мистификации. Ему довелось проучиться в американской военной академии в Вест-Пойнте. Правда, совсем недолго. Всего лишь год. Однако, этого короткого срока хватило, чтобы сокурсники по достоинству оценили его эпиграммы и собрали деньги, на которые он смог издать книгу, куда вошли лучшие произведения, созданные им к тому времени. В первом же номере своего журнала Достоевский опубликовал три его рассказа. Фёдор Михайлович особо отмечал силу воображения писателя. Цитата :
«В нём, если и есть фантастичность, то какая-то материальная, а действительность у него на грани ирреального.»
…В 1990 году редким для Питера погожим весенним днём я решил воспользоваться выдавшимся выходным и погулять по городу. По традиции зашёл в букинистический магазин на Литейном, недалеко от Невского проспекта. Давненько не был в центре и даже не знаю, сохранился ли этот магазин сейчас. А тогда в нём можно было откопать интересные книги. Одну из них, в слегка потрёпанной синей обложке, издания 1983 года, я купил не раздумывая. А если учесть, что она была на языке оригинала, то необходимость в ней для меня вырастала вдвойне. В ту пору я старался держать себя в тонусе, в плане изучения английского, и вцепился в сборник рассказов, что называется, обеими руками. Пройдя, не торопясь, до Летнего сада, я присел на скамеечку и начал читать. Текст оказался не адаптированным, что создавало определённые трудности. (Написал про адаптацию, и стал разбирать меня смех. Как раз, в тот период жизни вовсю шла уже моя адаптация… великого и могучего к реалиям. Об этом отлично написал как-то Михаил Ромашков. Зачастую, общение происходило с использованием соответствующей лексики. Вроде: «Уважаемый Семёныч, а не будете ли Вы так любезны передать мне ключ на «32», а то Саня, будучи в корне не правым, принёс на «17″. Экий несмышлёныш, этот Саня. После такого казуса, я нахожусь в глубокой депрессии.» Да уж Владимир, Вы правы-с, Саня чертовски невнимателен, но позвольте выразить надежду, что он примет к сведению наше недоумение его опрометчивым поступком…». Тем не менее, я наслаждался! Окружающей обстановкой, спокойствием, элементарным физическим комфортом и хорошим настроением. Тогда я впервые прочёл стихотворение, по сей день остающееся одним из самых любимых:
«THE RAVEN» («ВОРОН»)
Виноват, до сих пор не упомянул, что за книгу я приобрёл:
EDGAR ALLAN POE «PROSE AND POETRY»
Стихотворение «THE RAVEN» впервые опубликовала нью-йоркская газета «Evening mirror» 29 января 1845 года. Вскоре, его перепечатали другие газеты и журналы, спустя некоторое время оно появилось в Англии, где имело огромный успех. Поэтесса Э. Б. Баррет писала:
«Ворон произвёл сенсацию. Мои друзья зачарованы музыкой этого стихотворения. Я слышала, что оно преследует людей как призрак…»
За «Ворона» По получил гонорар всего в пять долларов… О популярности «Ворона» можно судить по числу переводов этой поэмы на другие языки. Вдумайтесь, уважаемые друзья, только на русский существует около двух десятков переводов. Первый принадлежал С. А. Андреевскому и датирован мартом 1878 года. Скорее всего, это был даже не перевод, а пересказ стихотворения, сделанный пятистопным ямбом. Далее Пальмин (1878 год), затем последовали переводы Оболенского (1879г.), Кондратьева (1880 г.). Существует и прозаический перевод, сделанный неизвестным автором. Во всех переводах «Ворона» заметно стремление подогнать поэму под привыные поэтические формы. Но с конца 1880-х положение меняется. Основное внимание переводчики начинают обращать на музыкальность стихотворения. В 1890-м в «Северном вестнике» появляется перевод Д. Мережковского, а в 1895 выходит ставший каноническим перевод Константина Дмитриевича Бальмонта. Бальмонт воспринял новые поэтические размеры стиха, он уточнил их до такой нежной мелодии, когда уже исчезает слово и чудится звук неземного напева. Валерий Яковлевич Брюсов, тот вообще, сделал четыре (!) варианта перевода. Как сообщает Краткая еврейская энциклопедия, Владимир Жаботинский перевёл Ворона в 1887 году, когда самому переводчику было 17 лет — по нынешним представлениям, он был в школьном возрасте. Это не помешало создать текст такой красоты и выразительности, что в своё время он был признан лучшим русским переводом стихотворения Эдгара По. Но при советской власти перевод Жаботинского никогда не печатался… Признаюсь, я не читал его никогда.
Рассказывать о самом стихотворении, дело наверное, неблагодарное, да и не стоит отнимать у уважаемых блоггеров время. Но если вдруг (!), кто-то не читал «Ворона», то буквально, в двух словах, о сути поэмы:
…Поэма построена в виде своеобразного диалога лирического героя с залетевшим неведомо каким образом к нему в комнату Вороном.
Сама атмосфера в начале стихотворения способствует появлению чего-то необычайного. Полночный час, ненастная погода за окном, тускло тлеющие угли камина, одиночество наполняют душу героя неясным страхом, ожиданием чего-то ужасного. Мерно повторяющийся стук усиливает эти дурные предчувствия, герой начинает успокаивать себя, пытаясь силой рассудка победить свой страх. Э. По постепенно нагнетает эмоциональное напряжение, неизвестность, неясность происхождения стука (ветер ли или сломалось что-то там, за окном) .Герой, поначалу, воспринимает птицу как несчастное существо, обитавшее когда-то у какого-то страдальца, потерявшего всякую надежду в жизни, и от своего хозяина птица научилась произносить «Nevermore”, но вскоре понимает, что ее ответ это не просто удачно подобранное слово, что в нем кроется нечто большее. Вот так, вполне конкретный образ постепенно вырастает в образ символический, наполненный множественными смыслами…
Только самое начало, только первые строчки:
…Когда в угрюмый час ночной, Однажды, бледный и больной, Над грудой книг работал я, Ко мне, в минуту забытья, Невнятный стук дошел извне, Как будто кто стучал ко мне…
По материалам сайтов: Википедия, Яндекс (фото), dic. academic.ru, edgarpoe.ru.
Комментарии