С.Б. Добрый день! Ну, по многочисленным просьбам, длившимся уже несколько лет, мы сегодня — Алексей Кузнецов…
А.К. Добрый день.
С.Б. И Сергей Бунтман в программе «Не так» — сегодня разбираем и само убийство, и процесс над убийцей Елизаветы Баварской, императрицы Австро-Венгрии, над Луиджи Лукени — анархистом, который её зачем-то убил. Совершенно, совершенно непонятно зачем. Вот. Об этом давно просили, но почему-то не выигрывали, а здесь, когда у нас наступило царство волюнтаризма, здесь…
А.К. Укрепилась вертикаль.
С.Б. Да, совершенно верно. Да, укрепилась вертикаль, и вот, всё решается очень быстро. Ну, ну давайте начнём тогда.
А.К. Саш, дайте нам, пожалуйста, первую картинку. Это не Елизавета Баварская.
С.Б. Ну естественно, да.
А.К. Да, это Роми Шнайдер, которая, если я не ошибаюсь, ну четыре раза в четырёх фильмах точно, если не в пяти…
С.Б. Ох. Да.
А.К. Её играла, это вот последнее исполнение по времени, да, это такие зрелые годы и самой Роми Шнайдер, и Елизаветы Баварской. Елизавета Баварская — женщина, которая после своей смерти превратилась в абсолютно символическую фигуру, и я нашёл — мне показалась интересной эта информация, что по некоторым данным в современной Австрии ежегодно продажа всякой меморабилии, то есть открыток, картинок, сувенирной продукции с изображением и так далее императрицы Сисси — Сисси её детское прозвище, которое осталось с ней на всю жизнь — составляет ежегодно сумму 80 млн евро. То есть это что-то сопоставимое с тем, что Эльба выручает с наполеоники, я думаю.
С.Б. Ну да, сопоставимое и с тем, что даже… принцесса Диана столько не, ну просто за…
А.К. В свои, хочется сказать — лучшие годы, имеется в виду первые годы после смерти, да?
С.Б. Ну это и удивительный, и таинственный персонаж она всё-таки, и совершенно такая роковая история её убийства.
А.К. Да, я думаю, что мы и начнём, собственно говоря, именно с неё, потому что это, вот это дело — пример случая, когда само преступление по себе, в общем, никакого особенного интереса не представляет, да? Тут нет ни загадки — хотя искали, искали, было первые, так сказать, недели после убийства, швейцарская полиция была уверена, что это всё некий заговор, да, что нити должны потянуться куда-то за пределы Швейцарии. Но потом с некоторым разочарованием вынуждены были констатировать: нет, это убийство, совершённое одиночкой, по плану, родившемуся в его — по моему глубочайшему убеждению…
С.Б. Очень больной голове, очень больной голове.
А.К. Не вполне здоровой голове, да. Вот. И ничего, в общем, никакого общеевропейского заговора, а уж не говоря — международного, так сказать, всемирного заговора за этим не стоит. А вот она, конечно, жертва этого преступления — фигура чрезвычайно интересная. Когда молодой Франц Иосиф, будущий император Франц Иосиф I, так сказать, вошёл в тот возраст, когда молодые люди, особенно из числа, так сказать, особ, которым предстоит коронация, задумываются о браке — а задумываются обычно не только и не столько они, сколько их родители. Ну и в результате властная, сильная, так сказать, любительница поучаствовать в политике не только в пределах своих достаточно ограниченных полномочий, эрцгерцогиня София Баварская — дело в том, что отец будущего императора сначала Австрии, потом Австро-Венгрии, сам никогда императором не был. Франц Иосиф унаследует своему дяде. Его отец как раз политикой не интересовался и, в общем, устранился от вот этой вот череды, хотя, в принципе, он в ней должен был бы находиться. Но вот благодаря этому, например, мы увидим через некоторое время семейную фотографию, где есть живой, действующий император и его родители. Достаточно необычно, да — отца, по идее, быть не должно. Ну, мать пожалуйста, да, а вот с отцом… Ну вот в данном случае такая штука есть. И вот когда София Баварская начинает подыскивать сыну — а мама Франца Иосифа тоже баварская принцесса — когда она начинает подыскивать сыну подходящую партию, выясняется, что сам молодой человек — ему слегка за двадцать — проявляет некоторую строптивость. Он не готов по первому требованию мамы жениться на том, на ком укажут. Одну кандидатуру, значит, отвергает, затем ему устраивают смотрины племянницы Софии Баварской, ещё одной баварской принцессы. Но как это часто бывает, на смотрины привозят не только перспективную кандидатку, но ещё двух её сестёр. И такое в истории других государств тоже бывало, его взгляд падёт не на старшую сестру, а на следующую, очаровательную, пятнадцатилетнюю, остроумную, живую — и это особенно бросается в глаза при австрийском дворе, где всё очень чопорно, где всё очень прописано, и София Баварская всячески это поддерживает, укрепляет и развивает, вот ей, наоборот…
С.Б. Да-да, она всегда… если наша другая героиня, Мария-Антуанетта, после австрийского двора она вздохнула.
А.К. Пустилась во все, во все тяжкие.
С.Б. Вздохнула во французском, да.
А.К. Вздохнула, запела, заплясала, заустраивала, так сказать, всякие праздники, гораздо большие, более высокой степени неформальности, чем было принято в её родной Вене, то здесь вот, собственно говоря, получается такая достаточно счастливая история женитьбы по любви. Саш, дайте нам, пожалуйста, вторую картинку. Значит, вот один из наиболее известных портретов Елизаветы Баварской в молодости. Здесь она, ну, уже замужем, но ещё, так сказать, в самом-самом расцвете своей юности. Что о ней можно сказать? В жизни этой женщины довольно чётко выделяется несколько периодов, в которые она очень разная. Ну, любой человек проходит за свою жизнь, да, как Шекспир писал — «и каждый в ней свою играет роль», и дальше называет все эти семь ролей от ребёнка и до старика. Но вот у Елизаветы Баварской переход, вот эти вот границы, они как-то особенно резко и чётко видны. И вот первый период своей взрослой жизни, после замужества, она вышла замуж — ей было пятнадцать лет. Её жених, её муж на восемь лет старше, значит, ему двадцать… не, не уверен, по-моему, не исполнилось ещё двадцать четыре года, когда они обвенчались. Поначалу это абсолютно, видимо, счастливая молодая семейная пара. Они очень много времени проводят вместе. Омрачает ситуацию только властность свекрови, но пока единственным серьёзным камнем, так сказать, преткновения является вот это отношение к традициям венского двора, да, вот в которые молодая и очень живая женщина не очень хочет, вот, вписываться и превращаться в такую вот восковую персону. А дальше пошли дети, и вот здесь пошли гораздо более серьёзные противоречия, потому что София Баварская, как это свекровям — некоторым, по крайней мере — свойственно, считала, что молодые родители слишком молоды и недостаточно серьёзны для того, чтобы воспитывать… ну, хорошо, пока первые две рождаются девочки, но на них нужно отрабатывать те навыки, которые потом потребуются для воспитания, собственно, наследника престола. Да и девочки — это важный политический капитал, им вполне возможно быть королевами, а то и императрицами, и так далее, и так далее. И вот здесь начинаются бодания, которые приведут к очень серьёзному осложнению отношений, потому что София Баварская у своей племянницы, да, так сказать, детей сначала заберёт, первых двух, значит, девочек, которые родятся, затем — старшую девочку назвали Софией, Софи, в честь бабушки, затем родится Гизела, и вот, вот это противостояние приведёт к тому, что молодым супругам удастся настоять на своём, чаще видеться с детьми, так сказать, поселить их поближе к собственным покоям. Но дальше произойдёт трагедия. Во время одного из путешествий, путешествий по Австрийской империи, значит, старшая девочка, двухлетняя, умерла. Умерла, трудно сказать, что там получилось, но похоже, что оба ребёнка, в том числе и совсем недавно родившаяся Гизела, они подхватили какую-то кишечную инфекцию, то ли вода, то ли еда, то ли, так сказать, какая-то зараза от больного человека. Ну, в общем, Гизела выкарабкалась, а София нет, она умерла. И это стало для старшей Баварской мощнейшим аргументом: вот, смотрите, вы совершенно не в состоянии, так сказать, соблюсти элементарные правила обращения с детьми.
С.Б. Да.
А.К. Саш, дайте, пожалуйста, следующую картинку. А… Вот наша молодая пара вскоре после свадьбы. Художник несколько прибавил здесь возраста молодой жене. Судя по всему, на самом деле она выглядела ещё моложе. Но в остальном так более-менее представление даёт. А вот дальше уже будет не картинка. Дальше будет фотография. Дайте, Саша, пожалуйста, фотографию. К сожалению, достаточно прискорбного качества. Но тем не менее. Значит, эта фотография достаточно чётко датируется. Это 1859 год. Значит, мы видим — здесь сидит, значит, наша Елизавета Баварская, над ней стоит, вот, галстук бабочкой на нём, стоит её муж, сидят его родители. То есть в чепце — это София Баварская и, соответственно, её муж. И двое детей. Стоит — это Гизела, а на коленях у императрицы наконец родившийся долгожданный наследник престола — Рудольф, которому тоже выпала достаточно трагическая судьба. Вообще надо сказать, что эту семью всё время будут преследовать разного рода неприятности. Всё это начинается с того, что погибает маленькая девочка. Затем, постепенно, умирает в 1872 году София, в 1878-м — Франц Карл. Так зовут отца Франца Иосифа. Ну и в конечном итоге… Раз уж я упомянул, кронпринц Рудольф, он нам больше, извините, не понадобится. Он дожил, дорос до вполне взрослого состояния, но дальше в одном из замков, замке Маейрлинг в 1889 году…
С.Б. Да, это чудовищная трагедия была. До сих пор не совсем понятно.
А.К. Он застрелил свою возлюбленную, баронессу Марию Вечера. Застрелился сам. По официальной версии это самоубийство. Самоубийство двойное, то есть по договорённости. И вызванное тем, что, опять же, вот по правилам венского двора такой мезальянс с учётом его положения наследника престола был совершенно невозможен. Ну и вот. Значит, влюблённые, как это им свойственно, выбрали такую трагическую развязку. Но, действительно, совершенно правильно ты сказал, до сих пор есть, ну в каком-то смысле имеющие определённые под собой основания, предположения, что это было политическое убийство. И некоторые даже говорят, что с молчаливого согласия императора. Вот именно для того, чтобы избежать вот этого ославления и позора.
С.Б. Эта такая проелизаветинская версия.
А.К. Совершенно верно, да. Они там все чудовища. Они все готовы…
С.Б. Франц Иосиф — милый человек, который готов…
А.К. …родного сына принести вот этой вот державной идее в жертву. Вот после этого у неё окончательно наступает последний период в её жизни. Ей жить остаётся девять лет. Вот эти девять лет она почти никогда не будет снимать траур по сыну, окончательно отдалится от мужа. Хотя отдаление начнётся гораздо раньше.
С.Б. И вот у меня сразу вопрос. Когда ты говорил, я задумался… 80 млн, да, в Австрии.
А.К. Да, евро.
С.Б. А сколько на острове Корфу?
А.К. Да, дело в том, что одним из главных увлечений… Вообще у неё увлечений было, ну… для женщины её, скажем так, круга, наверно, обычное количество. Она с детства из искусств предпочитала рисование. Как-то она не была увлечена ни литературой, ни театром, ни танцами, ни музыкой. Хотя её пробовали музыке учить. Нет, не пошло. Единственное, что у неё вот с детства осталось, она любила рисовать. Вот, а дальше, значит, к её увлечениям прибавится активный досуг. Вообще, наверное, её можно назвать из коронованных особ самым известным приверженцем здорового образа жизни.
С.Б. Ну, верховой езды.
А.К. Связано это было с тем, что у неё была начавшаяся достаточно обычным образом, а затем постепенно переросшая в навязчивую идею, идея сохранения молодости, девичьей фигуры. И она в конечном итоге вырабатывает самую настоящую программу такого, выражаясь современным языком, фитнеса. Действительно, вот я встретил несколько описаний её уже в немолодом возрасте. Большинство для неё не слишком благожелательное, потому что люди описывают встреченную ими сухопарую, неприятно худую женщину. Действительно, при росте в 172 см, то есть нормальный средний женский рост, она никогда не весила более 51 кг, а периодически сгоняла до 45. Талия 50 см.
С.Б. Всегда. Да. Она потрясающа, конечно. Это и гимнастика, это и всё…
А.К. Это гимнастика, это диета, доходившая до каких-то совершенно ненормальных вещей, вплоть до того, что врачу, которому пришлось её буквально на грани анорексии подхватить и, так сказать, возвращать к нормальному, относительно нормальному существованию. Он её уговорил: «Ну, хорошо, ваше, значит, величество, вы не едите мяса, ну хотя бы молоко. Нужен животный белок. Нельзя». Она станет есть молочные продукты, в результате это кончится тем, что во все её многочисленные путешествия с ней будут возить такое мини-стадо. Причём сначала попробуют возить коров, но выяснится, что эта скотина совершенно не приспособлена к перевозке ни железнодорожным, ни особенно речным и морским транспортом. Поэтому пришлось ограничиться козами. Ну, к счастью, она полюбила козье молоко. Значит, есть фотографии… я уж не стал перегружать наш альбом. Но есть там фотографии, скажем, специальной соковыжималки для мяса. Из парного мяса при помощи такой струбцины вертикальной отжимали кровь. Эту кровь потом прогревали, добавляли туда какие-то специи. Вот этот коктейль она принимала, потому что это тоже, по её представлению, такое вот, значит, полезная для её целей вещь. И бесконечные физические упражнения. С ней, действительно, возили небольшой такой переносной фитнес-центр со всякими эспандерами, тренажёрами.
С.Б. Да, не просто тренажёры.
А.К. И кроме того, она совершала — и старалась не пропускать ни одного дня — она совершала многочасовые верховые прогулки. А это, в общем, кто имел дело с лошадьми, представляет себе, что это занятие, требующее хорошей физической подготовки.
С.Б. Абсолютно. Но мы здесь делаем поправку и делим на некоторые количества, на неприязнь, которую вызывал её образ жизни у очень многих людей.
А.К. Да. Хотя есть вещи, в которых сомневаться не приходится. Например, есть фотографии, там, интерьеров её шестивагонного личного поезда для путешествий, и вообще она путешествовала с определённым размахом. В своё последнее путешествие, вот это злополучное, в Женеву… Сохранились счета. Они в немаленьком отеле. Она со своей свитой сняла 18 номеров. Из них 3 были её личными апартаментами.
С.Б. Да.
А.К. Ну, с другой стороны, Австро-Венгрия — монархия богатая, пока ещё, и позволить себе это, наверное, могшая. Вот ты заговорил про отношение… Действительно, при её жизни отношение к ней в империи было… Ну скажем так. Её почти не знали. Дело в том, что, освободившись от навязчивого покровительства своей свекрови, она совсем практически, как мы бы сегодня сказали, задвинула вот эту вот внешнюю, положенную первой леди государства сторону жизни. Почти не появлялась даже на официальных, протокольных мероприятиях. Обычная отговорка, что, так сказать, императрица плохо себя чувствует, и всё. И отстаньте. С мужем отношения были очень плохими. Он, в общем, достаточно открыто и долго сосуществовал с другими женщинами. Сначала у него была четырнадцатилетняя связь с женой железнодорожного служащего, совершенно, так сказать, обычного происхождения женщиной, такая Анна Наговски. И предполагается, что двое детей, девочка и мальчик, которые у неё родились в это время, это его дети. Ну, а затем в 85 году любовницей уже не очень молодого императора, ему уже 45 лет, становится актриса Катарина Шратт. И по сути, эти отношения даже, в общем, особенно не скрывались.
С.Б. Ну, да.
А.К. Они появляются вместе, в неофициальной, разумеется, обстановке, но я к тому, что это уже времена, когда для прессы практически нет никаких барьеров. Слово «папарацци» ещё, по-моему, нет, но явление безусловно есть. Вот, кстати говоря, сама Елизавета Баварская будет всячески избегать фотографов. И в зрелом возрасте её фотографий, вот таких неподготовленных, почти нет. А те, которые есть… либо она закрывается веером, либо она накрывается зонтиком, либо она поворачивается спиной.
С.Б. Да. Ну, надо сказать, что на какое-то время она принимала участие в очень важных политических делах.
А.К. Один момент, за который империя ей, конечно, должна быть благодарна…
С.Б. Венгрия.
А.К. Это Венгрия, это знаменитое переформатирование Австрийской империи в Австро-Венгерскую, это союзный договор 1867 года, вот это единственный достоверно известный случай, когда она действительно активно воздействовала на своего мужа. Дело в том, что у неё довольно рано развилась такая очень интересная для баварской принцессы венгрофилия, или унгрофилия, не знаю, как уж правильнее будет сказать. Она к этой части империи воспылала особенными чувствами, большинство её доверенных фрейлин были венгерками, она учила венгерский язык, один из сложнейших в Европе, и выучила его до вполне сносного состояния: она говорила, она читала, она хорошо его понимала. Многие резиденции летние, в том числе любимая резиденция летняя в Бад-Ишле, на территории Венгрии находились, то есть вот именно венгерская часть империи её считала своей такой живой святой покровительницей. А что касается австрийцев, то они относились к ней достаточно сдержанно, пока её не убили. Саш, дайте нам, пожалуйста, следующую картинку. Нет фотографии…
С.Б. Да, это знаменитый рисунок из газеты.
А.К. Дело в том, что фотографии нет, есть фотографии только уже мёртвого тела, я не стал их сюда, так сказать, привлекать, а вот газет, газетных рисунков сохранилось довольно много, из них можно было б целую галерею составить. Они все как на одно лицо, да, субъект страшного вида в чёрном, значит, обязательно все изображают вот это орудие убийства, о котором я сейчас скажу несколько слов, и две женщины, потому что с ней была её компаньонка, её близкая подруга. Они собирались сесть на пароход, у них была запланирована прогулка по Женевскому озеру, они находились в это время в Женеве, и 10 сентября 1898 года Луиджи Лукени, 25-летний итальянец, не встретив никакого сопротивления, совершил это убийство. Он ударил её собственноручно изготовленным из трёхгранного напильника таким тонким стилетом-заточкой. Настолько это было, с одной стороны, неожиданно, с другой стороны, вот настолько тонким было это оружие, что она в первый момент даже не поняла, что её ранили, не говоря уже о том, что её убили. Значит, она… Он подскочил, ударил и побежал, и когда к ней подбежала её подруга и начала спрашивать, всё ли в порядке, она сказала: «Да-да, я просто напугалась, он меня просто толкнул, он, видимо, хотел отобрать мою сумочку». Она его приняла за уличного грабителя. Они взошли на пароход, ей становится дурно…
С.Б. Это было на пристани Женевского озера?
А.К. Это было на пристани Женевского озера, да. И через двадцать минут после этого она умирает. Что произошло? Значит, удар пришёлся точно в грудь, повредил лёгкое и задел сердечную мышцу. И в этом случае человек умирает, хотя за два года до этого события была проведена первая успешная операция, во время которой немецкого, значит, ремесленника, получившего в пивнушке удар ножом в грудь, но рядом случился уникальный хирург, который за двадцать минут сделал операцию, и операция закончилась успешно. Значит, что происходит. Начинается кровопотеря, да, сердечная ткань, миокард, кровоточит, сердечная сумка заполняется кровью, и сердце сжимается, происходит компрессия сердца, оно просто-напросто останавливается. Человек сначала теряет сознание, потом умирает. Если быстро вскрыть грудную клетку, остановить кровь и очистить сердечную сумку от уже скопившейся, то если кровопотеря небольшая, то вот, как показала практика, человека можно спасти, но нужно стечение редчайших обстоятельств.
С.Б. Да, по тем временам — да.
А.К. Да и по нынешним, я хочу сказать.
С.Б. Ну по нынешним да, если быстро прибудет [скорая], если быстро привезут, вот, то это ещё…
А.К. Если быстро привезут, бригада будет готова, диагноз будет поставлен…
С.Б. Мы прервёмся совсем ненадолго и продолжим. <…> Мы продолжаем, и сейчас мы напоминаем, мы только хотим напомнить, что shop.diletant.media — это замечательная совершенно, пока неисчерпаемая возможность для вас, и вот сегодня были выставлены архивные номера древних времён истории «Дилетанта», которые вообще нигде не сыщешь. Там есть очень, очень интересные…
А.К. Ну, а кроме того, вожделенные многими «Мои районы».
С.Б. Да.
А.К. Да. Сегодня на «Дилетанте» «Мой район» начиная с Хамовников…
С.Б. Ух ты!
А.К. Да, для меня это тоже было большим сюрпризом, вот, поэтому я знаю, что есть немало людей, которые собирают… там, я посмотрел бегло, не все номера, а только те, которые у нас на складе в своё время задержались, но, по крайней мере, там начиная с самых первых выпусков, тому уж почти три года как, мы выпускаем вместе с правительством Москвы.
С.Б. Скоро доделаем.
А.К. Скоро доделаем, да. Осталось-то всего ничего, так что смотрите, сегодня там есть особенно хороший повод для того, чтобы зайти. Саш, дайте нам, пожалуйста, следующую картинку. Лукени схватили…
С.Б. Вот это моя любимая картинка!
А.К. Он здесь такой счастливый…
С.Б. Радужно улыбается.
А.К. Радостный.
С.Б. Вот да, мы, конечно, можем вспомнить массу стечений обстоятельств и Габсбургского дома, и дома Виттельсбахов, и не совсем здорового её кузена Людвига Баварского, ну так скажем, но это потрясающая история, но история здесь ещё и вот в этом человеке, Луиджи Лукени…
А.К. Он пытался…
С.Б. Почему нет охраны? Да потому что никто об этом не думал, господи.
А.К. Больше всего об этом не думала сама Елизавета.
С.Б. Конечно, она ненавидела…
А.К. Мало кто приложил столько усилий к тому, чтобы отцепить от себя всякую агентуру. Потом, когда швейцарская полиция предприняла тщательнейшее изучение вопроса, как так получилось, что первую леди соседнего государства, по сути, вообще на территории Швейцарии никто не охранял, то выяснилось, что да, вот, например, префект полиции кантона Во попытался к ней приставить своих людей, а она их отстегнула, а настоять официально, как можно было бы, значит, там, по каналам, я уж не знаю, МИДа, австрийского МВД и так далее, не получалось, потому что она путешествовала инкогнито. То есть формально всё разбивалось о то…
С.Б. Инкогнито, а газеты напечатали.
А.К. Да, но формально-то она путешествует инкогнито, паспорт у неё не на императрицу Елизавету Баварскую. Где вы видите императрицу Австро-Венгрии? Вот, пожалуйста, наши документы. Собственно говоря, Луиджи Лукени потому её и выбрал. Дело в том, что она оказалась случайным человеком на внезапно освободившееся место. Он хотел убить кого-нибудь такого, чтобы это убийство гарантированно привело его на первые страницы газет. Задачка ставилась, в общем, достаточно незамысловато. У него был намечен клиент. Ну, давайте пару слов о его биографии. Значит, ему 25 лет в момент этого убийства, он незаконнорождённый сын, его мать итальянка, про неё более-менее понятно, она прислуга, в своё время, видимо, от связи со своим нанимателем, значит, она забеременела, она уехала во Францию, там в Париже она его родила и сразу же оставила в доме ребёнка. В доме ребёнка он вырос, затем он вернулся в Италию, то есть от него никогда не скрывали, он знал, что он итальянец, он вернулся в Италию, он завербовался в итальянскую армию, некоторое время там послужил-повоевал, его это всё очень устраивало. Повоевал он в Абиссинии и, вот интересно для будущего анархиста и гонителя всех богатых, притеснителей и так далее, когда он из армии демобилизовывался, он прилагал большие усилия для того, чтобы продолжить свою карьеру на тюремном поприще. И даже…
С.Б. У него мечта была быть начальником тюрьмы.
А.К. Вот, он кому-то из своих сослуживцев признался, что он рассчитывает впоследствии, начав простым надзирателем, дорасти до начальника тюрьмы. Но что-то там вот, что называется, пошло не так, и он не смог получить место в тюремном ведомстве, и он в результате стал строительным рабочим, и работал он в итальянском кантоне Швейцарии. Он работал в Лугано на стройке. И, собственно говоря, он, став анархистом (об анархизме его и об анархизме вообще мы сейчас поговорим более подробно), он решил, что надо отправить на тот свет кого-нибудь из «угнетателей человечества». И всё шло как по маслу, потому что было известно, что в Женеву собирается претендент на французский престол. Французского престола нет, а претендент есть. Да, бывает.
С.Б. И до сих пор там несколько… Дмитрий Мезенцев не даст соврать, который внимательно следит за нами в чате.
А.К. Ну, как мы недавно (я, например, с лёгким ошеломлением), узнали, что у нас и на российский престол есть претендент, недавно женившийся, и делает вид, что это всячески…
С.Б. Нет, ну это Жорж!
А.К. Жорж, конечно, да.
С.Б. Да, «Я хочу один день побывать в России». Почему один? Да, one day.
А.К. Так вот, Филипп Орлеанский — претендент на французский престол, собирался в Женеву, и, собственно, всё готовилось-то на него, Лукени готовился на него. Но он отменил свой визит. А Елизавета Баварская инкогнито и без охраны гуляет по Женеве, делает покупки, так сказать, любуется видами и собирается на пароходике покататься по Lac Lman, по Женевскому озеру. Вот на этой фотографии, где он между двумя полицейскими, по сути, позирует, он счастлив, что его фотографируют. Когда выяснится, что в кантоне Женева уже отменена смертная казнь, он будет требовать, чтобы его судили в Лугано — там есть смертная казнь. Его не устраивает, что его не казнят, потому что казнь — это тоже круто, это тоже фотографии, это опять всё те же самые первые страницы газет. Всё это вызывает, конечно, сильнейшие вопросы по поводу его психического состояния. И вот здесь его экспертизу поручают человеку, чья слава уже тогда была скандальной, а сегодня, когда о нём заходит речь, вот рвёт на куски всех: не только феминисток, не только антифашистов, не только людей, представляющих другие демократические идеи.
С.Б. Антирасистов, да.
А.К. Антирасистов и всё прочее. Саш, пролистните, пожалуйста, нам последняя нужна. Мы к Лукени вернёмся — вот она. Перед вами знаменитый Чезаре Ломброзо — человек, наделавший в своё время очень много шума в криминологии. Именно в криминологии, не путайте её, пожалуйста, с криминалистикой: криминалистика — это наука о доказательствах, криминология — о преступности как…
С.Б. Изучающая отягчающие преступления.
А.К. … социальном явлении.
С.Б. Да, социальные явления и так далее.
А.К. И вот Чезаре Ломброзо, он представитель крайней точки зрения так называемого позитивизма. О чём речь? На самом деле все, кто учился по крайней мере в советской, да и в российской впоследствии школе, потому что произведение это из программы никуда не делось, могут вспомнить, как когда речь идёт о романе Тургенева «Отцы и дети», хороший учитель обязательно какое-то время рассказывает о той обстановке, из которой этот роман вырос. Распространение того, что назовут нигилизмом, связано с колоссальным бумом естественных наук. Те, кто хорошо учился, возможно, вспомнят заклинание «Бюхнер, Фохт и Молешотт», да? Три фамилии, которые обычно произносят в одну фразу, значит, вот, люди, с которыми по крайней мере Тургенев связывал такое вот чрезвычайное…
С.Б. Базаровщина.
А.К. … увлечение естественными науками. И на волне вот этого общественного интереса в философии, с лёгкой руки французского Огюста Конта (не путать с Иммануилом Кантом) и его учеников, рождается направление, которое получит название «позитивизм». Если примитивно, то рассуждение следующее: общество — тоже часть природы, следовательно, в развитии общества тоже должны быть объективные непреложные законы, такие, какие лежат в основании физики, химии, биологии — того, что раньше называлось натурфилософией, наукой о природе. И вот, собственно говоря, вторая половина 19-го — начало 20-го века — в очень многих науках о человеке, в гуманитарных науках, господствует или по крайней мере заметно присутствует вот этот самый позитивизм. Чезаре Ломброзо исходил из того, что преступниками рождаются, что есть типы, которым, что называется, на роду написано. Потом уже, в зрелом возрасте, отвечая на вопрос: а почему же люди с признаками, которые вы перечисляете, немало людей никогда за свою жизнь не совершили ни одного преступления, и более того, даже не демонстрировали намерения. А вот тут воздействие общества, вот общество их, так сказать, вводит в рамки, но в них всё равно вот эта бомба, вот эта мина замедленного действия, есть, я убеждён в этом, — говорил Ломброзо до самой своей смерти. Например, чтобы не быть голословным, вот как он описывает некоторые преступные типы… Да, а если это заложено, то это должно как-то проявляться в фенотипе, да, внешность должна сигнализировать…
С.Б. Интересно, свою внешность он когда-нибудь анализировал?
А.К. Интересно.
С.Б. Да.
А.К. При этом, кстати говоря, он всегда решительно отвергал любые обвинения в том, что он пропагандирует расизм, вот это всё человеконенавистничество, он говорил, цитата: «Я тружусь не ради того, чтобы дать своим исследованиям прикладное применение в области юриспруденции. В качестве учёного я служу науке только ради науки». Ну, мягко говоря, профессор лукавил. Он прекрасно был в курсе того, какие баталии ведутся по поводу того, имеют ли его открытия, назовём их так, практическую пользу, он знал, что в полиции очень его исследованиями интересуются. Вообще, надо сказать, он проделал титаническую работу. Он так или иначе, в том или ином виде отсмотрел за свою жизнь 50 000 человек. Ровно пополам тех, кто совершал преступления и кто не совершал, надеясь найти вот эти самые различия. Так вот. Я сейчас зачитаю, а вы прикидывайте. Не хотите к себе — прикидывайте к знакомым.
С.Б. К врагам можно.
А.К. К врагам можно, к врагам очень хорошо. Например, типичный насильник: большие навыкате глаза, пухлые губы, длинные ресницы, приплюснутый и кривой нос, чаще всего сухопарые и рахитичные блондины, иногда горбатые. Нет, ничего такого? Прикиньте тогда типичного вора: неправильный маленький череп, неправильной формы, удлинённая голова, прямой нос, часто вздёрнутый у основания, то есть курносый, бегающий или, наоборот, цепкий взгляд. Вот это мне очень нравится, да. Бегающий или цепкий, да, встретится или то, или иное. Чёрные волосы — вот он считал, что к кражам в основном склонны брюнеты — и редкая борода. То есть увидели брюнета с густой бородой — можете хоть прям вот…
С.Б. Ну, а блондинов вообще…
А.К. А блондинов надо обходить.
С.Б. Шатенов и…
А.К. Кстати, интересно, что многовековую убеждённость многих народов, что рыжие — это самые опасные люди, Ломброзо категорически опровергает, вот рыжие реже всего совершают преступления. Может, потому что чисто рыжих на самом деле меньше всего, не знаю.
С.Б. Ну может быть, а может быть, они знают, что их сразу опознают.
А.К. Да, они хорошо запоминаются.
С.Б. Слишком яркие, да.
А.К. Типичный убийца, вот это применимо…
С.Б. Пьер Ришар подпадает под насильника…
А.К. Ну если мы вспомним фильмографию великого артиста, то надо признать, что что-то в этом есть. Типичный убийца: большой череп, короткая голова, ширина больше высоты, резкая лобная пазуха, объёмные скулы, длинный нос, иногда загнутый вниз, квадратные челюсти, громадные глазные орбиты, выдающийся вперёд четырёхугольный подбородок, неподвижный стеклянный взгляд, тонкие губы, хорошо развитые клыки. Саш, дайте нам, пожалуйста, верните назад, фотографию. Вот, Лукени, значит, на полицейском снимке, да? Ну, кое-что, далеко не всё, например, мы не видим здесь головы, у которой ширина больше высоты, но.
С.Б. Да, да и носа не видим такого.
А.К. Ну тем не менее, да.
С.Б. Да и подбородок, да и подбородок у него куда-то бегает.
А.К. Да и подбородок. Ну, неважно.
С.Б. Да.
А.К. Наиболее опасные убийцы чаще всего имеют чёрные, курчавые волосы, редкую бороду, короткие кисти рук, чрезмерно большие или, напротив, слишком маленькие, мочки ушей. А типичный мошенник выглядит так: лицо бледное, глаза маленькие, суровые, нос кривой, голова лысая. В целом внешность мошенников достаточно добродушная. То есть глаза суровые, нос кривой, голова лысая, в общем собирается в добродушную в целом внешность.
С.Б. Да, так в общем — да.
А.К. Сегодня, конечно, над трудами Ломброзо можно в основном иронизировать. Но надо понимать, что это определённый этап развития науки. Науки молодой, криминология молодая наука. И неизбежны, особенно на ранних этапах неизбежны крайности. Одна крайность — во времена Ломброзо он с ней полемизировал, воевал со всей энергией его души — это социологическая, да, теория. Которую, кстати говоря, довольно активно на вооружение брали марксисты. Во всём виновато только общество, преступником человека делает общество, его неправильное устройство, его пороки и так далее. Противоположная крайность — антропологическая. Да?
С.Б. Надо сказать.
А.К. Природа. Хотя сегодня даже не учёные, а обычные, но интересующиеся предметом люди, наверно, согласятся с тем, что в разных ситуациях можно наблюдать разное соотношение и того, и другого. Да, есть люди, которые обладают от природы своей повышенной агрессивностью. Это не делает их готовыми преступниками, и, конечно, некоторые рассуждения Ломброзо о том, что людей преступного типа в интересах общества можно превентивно изолировать, ну, может, не посадят в тюрьму…
С.Б. Да, вот это всё.
А.К. Но по крайней мере как-то вот их, так сказать, не допускать до добрых людей, конечно, отдают, безусловно, некоторые идеи Ломброзо будут взяты на вооружение нацистами, несомненно совершенно. Ну.
С.Б. Нет, ну это запросто, это всё, всё разобрано теми, кто видит именно только первую практическую для себя пользу.
А.К. Да.
С.Б. Но он-то, насколько я понимаю, наш друг Лукени, он убеждён вообще в том, что его на это толкает общество, что и…
А.К. Да, он не случайно эту свою…
С.Б. Он ведь целый… по-моему, он что-то наболтал там очень много всего.
А.К. Он много чего наболтал, он написал мемуары в тюрьме — его приговорят, сразу забегая вперёд, к пожизненному заключению. Он напишет в тюрьме мемуары, которых назовёт «Исповедь убийцы», и дальше там подзаголовки, значит, вот «Судьба брошенного ребёнка». То есть он прямо будет обвинять общество, вот если бы меня…
С.Б. Ну да, но это вообще там на зависть Гектору Мало, это, Эжену Сю, Диккенсу и далее всем.
А.К. И нашему Достоевскому.
С.Б. И Достоевскому.
А.К. Потому что на суде он будет всячески — когда ему будут давать говорить, а он будет готов говорить без умолку — он будет отстаивать, как сказал бы известный персонаж, теорийку.
С.Б. Да.
А.К. О том, что на самом деле в основе будущего человеческого счастья — счастливый мир будущего должен покоиться на одном-единственном принципе: кто не работает, тот не ест. И вот лично к Елизавете Баварской он ничего не питал, никаких, никаких вот чувств.
С.Б. Нет.
А.К. Нет. Но она — яркий представитель вот этого слоя паразитов. Едят — и хорошо едят, а не работают.
С.Б. Ну да. В общем-то, конечно, как и наш тоже клиент Людовик XVI не вызывал каких-то человеческих… при чём здесь человеческие чувства?
А.К. Да. Ничего личного. Ничего личного.
С.Б. Да. Ничего личного. Очень правильно Ольга Крылова, хочу здесь сказать, в чате, она вспомнила абсолютно тот же фильм, который и я вспомнил. Minority Report. «Особое мнение», как у нас он назывался. Изумительный совершенно фильм Спилберга. Вот.
А.К. Почему?
С.Б. Это к предрасположенности, к неизбежности поступка.
А.К. Почему Лукени становится анархистом?
С.Б. Вот что здесь анархистское?
А.К. Я думаю, что если бы он был в России, более поздней — ну, то есть, скажем так, если бы он был в России более раннего времени, мы бы его видели шляющимся где-то вокруг «Народной воли», разумеется. А чуть более позднего времени — где-то, так сказать, на периферии зрения господина Азефа, а до него господина Гершуни, то есть в районе боевой организации партии эсеров. Дело в том, что в России анархисты в силу ряда причин на рубеже веков как-то вот громкой террористической силой не стали. А в Европе и в Соединённых Штатах — вспомним дело Сакко и Ванцетти, да? — стали ого-го какой. Тот же Ломброзо, который за несколько лет до убийства, в середине девяностых, опубликует очередную книгу, которую так и назовёт — «Анархисты», где будет анализировать психотипы нескольких к тому времени уже известных террористов-анархистов, вот как он излагает — это именно изложение Ломброзо — суть анархистского учения. «По какому праву существует государство? Зачем отдавать в руки нескольких лиц свою свободу и инициативу? Зачем допускать, чтобы они силой покорили себе всех? С согласия или против воли каждого отдельного лица они располагают им по своему желанию. Разве это какие-нибудь особо одарённые люди, чтоб за ними была хотя бы тень права занимать места многих? Разве эти люди в состоянии блюсти интересы остальных лучше, чем это делали бы самые заинтересованные? Разве они так уж непогрешимы и беспорочны, чтобы имело хоть каплю здравого смысла вверить судьбу всех их мудрости и благости?» То есть, иными словами, на рубеже 19−20 века казалось — многим казалось, что тирания государства достигла такого невыносимого градуса. Знали бы они про своих потомков через сто с небольшим лет, да, когда тебя, твоё лицо распознают уже камеры в метро.
С.Б. Да нет, ну можно даже пораньше, потому что давление государства вот после революций всевозможных.
А.К. Так вот, им казалось, что это давление настолько невыносимо, что оно приводит к самым разным общественным порокам, и с этим соглашались все анархисты, которые вообще-то дальше ветвятся на огромное количество вообще, казалось бы, несоединимых между собой ответвлений, да? Есть анархокоммунисты, достаточно, действительно, близкие к классическим коммунистам. А есть ведь анархокапиталисты, которые считают, что классический капитализм Адама Смита, только вообще лишённый государства — это и есть идеальный общественный строй.
С.Б. Есть анархосиндикалисты.
А.К. Есть анархосиндикалисты, которых в своё время было очень много в профсоюзных движениях целого ряда европейских стран, есть анархисты-экологи, кстати говоря, не один, а довольно много таких направлений в современном анархизме. Это целый куст учений, которые в основе своей имеют главное представление о том, что все пороки современного общества сосредоточены в государстве, присвоившем себе право немногих руководить многими, вот, собственно, о чём и прочитанный мной кусок.
С.Б. Абсолютно. Но у него это — откуда это у него? Где он этого набрался-то?
А.К. Ну, Ломброзо в своей экспертизе его описывает как патологический тип, вероятно, пишет Ломброзо, он, его отец был алкоголиком, вероятно, пишет Ломброзо, ссылаясь на косвенные свидетельства некоторых его товарищей по детскому дому, вероятно, у него в детстве были эпилептические припадки — а надо сказать, что эпилепсия это один из любимых пунктиков профессора Ломброзо, он считал, что вообще эпилепсия — вот ничто так хорошо не свидетельствует о преступных наклонностях, как это заболевание.
С.Б. Интересно.
А.К. Что — да! Что ежели, так сказать, хотя бы какие-то признаки эпилепсии — всё, уже можно этого человека сажать практически сразу. Интересно, как сегодня смотрят на поступок Лукени нынешние приверженцы какого бы то ни было направления в анархизме. Ну вот, процитирую. Это отрывок из оценки сравнительно свежей, 2008 год, да? Полтора десятка лет прошло. Альфредо Бонанно, известный итальянский анархист-инсуррекционист. То есть мятежный такой весь.
С.Б. Да-да-да.
А.К. Анархист-бунтарь. «У Лукени нет физической красоты Казерио» — очень известный итальянский анархист-террорист, да? — «ни интеллектуальной подготовки Анри, ни захватывающего превосходства Равашоля, это бедный чернорабочий. Его жест так и не встретил успеха, который всегда сопровождал действия других анархистов. Кроме того, он заколол женщину, да ещё и икону, фальшивую, как и все иконы, времён belle epoque — жену Франца Иосифа, императора Австрии. Тем не менее этим действием в своей образцовости имеет много такого, чему нужно было бы учиться. Поведение Лукени, иногда даже детское, в энтузиастическом принятии своей судьбы уникально. Никогда он не даёт себя обескуражить, всегда контратакует, даёт сдачи, даже не хочет бежать, чтобы лучше обеспечить революционную читаемость своего жеста» — бежать он, кстати, пробовал, его задержали в соседнем переулке двое кучеров, погнавшихся за ним. Так что он не остался, как вкопанный, стоять на месте преступления. Многое можно было бы сказать о — в кавычках — «бедненькой» Сисси, сказочке, подслащённой вдобавок жёлтой кинематографией. Но это было бы ненужное углубление. Значение имеет только то, что она была императрицей, женой, утешительницей, отдалённой и неприветливой — если угодно, даже хуже — австрийского императора. Лукени на допросах хорошо объясняет причины своего действия: по сути, анархисты, принимая решения такого рода, никогда не переобременяли себя сомнениями.
С.Б. Нечаев писал.
А.К. Вот.
С.Б. Абсолютнейший.
А.К. Серёж, они нам не поверят, но мы не договаривались перед передачей: у меня абсолютно такое же впечатление.
С.Б. Абсолютно.
А.К. Это «Катехизис революционера», да. Революционер не должен знать сомнений.
С.Б. Ну да, да.
А.К. Ничего, кроме целесообразности.
С.Б. Да.
А.К. Надо сказать, что эхо этого убийства было таким, что через два с небольшим месяца после убийства и через несколько недель после суда… Лукени очень быстро судили, следствие заняло меньше двух месяцев, а судебное заседание 10 ноября заняло несколько часов: пожизненное заключение, из них первые два года в одиночной камере, дальше — при наличии «нормального» поведения — в камере на несколько человек. Значит, Лукени в тюрьме будет периодически устраивать такие мини-бунты. Когда его переведут в общую камеру, он один раз там в припадке какого-то буйства устроит самый настоящий разгром, да. И, так сказать, придётся его отсаживать в одиночку, чтобы он несколько утихомирился. Будет работать над мемуарами, напишет их, а потом мемуары пропадут у него из камеры. Он будет уверен, что это сделали полицейские. Очень может быть. Но вот я встретил следы упоминаний о том, что в 1998-м — получается, к столетию со дня преступления — что-то вроде мемуаров вышло. Я не знаю, что вышло, потому что они вроде бы на самом деле пропали — вот эти его мемуары.
С.Б. Но как заманчиво их написать…
А.К. Это правда. Если уж вышли мемуары Берии не так давно…
С.Б. Да-да-да…
А.К. Так сказать, секретные дневники, да, Берии, то как тут, так сказать, не появиться…
С.Б. Там, там был очень трогательный момент, что Лаврентий Палыч знает про себя… то есть знает только то, что…
А.К. …что в журнале для посещений Сталина отмечено.
С.Б. Да-да, знает только то, что было… да. А что потом, после этих мемуаров стало известным, документы, — он этого не знает, потому что ещё не рассекречено. Я обожаю эти вещи.
А.К. Да-да-да. Есть целое уважаемое такое в исторической науке направление, как разоблачение всяких исторических подделок и фальсификаций. И можно только гордиться тем, что один из самых успешных фальсификаторов, князь Сулакадзев был нашим, так сказать, соотечественником. Да, умеем кой-чего, когда захотим. Вот, вот такая вот история — история очень печальная, потому что… ну, цена человеческой жизни в ней выглядит ну совсем невысоко. Да, найдётся психопат с недавно обретёнными идейками и собственноручно изготовленной заточкой — и вот тебе. Так вот, через несколько недель после того, как суд закончится, там же в Женеве пройдёт международная конференция полицейская — полиции более двадцати стран пришлют своих представителей — по борьбе с анархистами. Но, судя по всему, ни к чему эта конференция особенному не привела, потому что, как несколько её участников потом так глухо будут давать понять, — там, из серии: «Практическая польза от конференции стоит не дороже той бумаги, на которой, так сказать, были зафиксированы её секретные решения». Ничего внятного, никакой координации в европейской полиции, в общем, по борьбе с идейными террористами на тот момент так и не выработали.
С.Б. Да, вот такова эта история. История императрицы Сисси. И, между прочим, так же как Майерлинг породил очень много всевозможных историй, достаточно далёких от действительности, так и само убийство императрицы…
А.К. Самоубийство Лукени в 1910 году, я забыл упомянуть, он покончил с собой.
С.Б. Да, он покончил с собой.
А.К. В камере, да.
С.Б. Убийство породило очень интересные вещи — в частности, пьесу «Двуглавый орёл» Жана Кокто.
А.К. Вообще о ней очень много написано и снято — я имею в виду, о Елизавете Баварской.
С.Б. Да, да, да. Ну что ж, дорогие друзья, всего вам доброго, я с вами прощаюсь до послезавтра. До послезавтра…
А.К. Я надеюсь, я тоже до послезавтра!
С.Б. Да, мы в… У нас…
А.К. Встретимся в «Утреннем развороте».
С.Б. …"Утренний разворот", а потом я буду делать «Слухай Эхо», поскольку ещё в поездке будет Алексей Венедиктов* (власти РФ считают иностранным агентом).
А.К. Всего доброго!