Современные россияне знают о Николае Петровиче Резанове в основном из рок-оперы «Юнона и Авось». При этом мало кто знает, что сюжет оперы почти не имеет отношения к историческим событиям. Кем же был реальный Николай Резанов, как он очутился в Калифорнии и какова истинная подоплека его взаимоотношений с юной прекрасной испанкой?
Резанов никогда не был графом. Он родился в 1764 году, в семье коллежского советника, которого судьба мотала между Петербургом и Сибирью. В 14-летнем возрасте юноша начал службу в артиллерийском полку. Там юного красавца приметила императрица Екатерина, отличавшаяся слабостью к молодым людям в военной форме. По её распоряжению Резанова зачислили в лейб-гвардии Измайловский полк. Во время поездки императрицы в Новороссию 23-летний офицер-измайловец отвечал за безопасность венценосной особы. По непонятным причинам блестяще начинавшаяся карьера вдруг прервалась: Николай вышел в отставку и отправился на гражданскую службу в провинциальный Псков. Эта опала продолжалась три года. В начале 1790-х Николай уже служил в столичном адмиралтействе, а затем возглавил канцелярию Гавриила Державина, который был не просто поэтом, а кабинет-секретарем императрицы.
В 1794-м фаворит престарелой императрицы Платон Зубов решил убрать потенциального конкурента из столицы и послал Резанова в далекий Иркутск проинспектировать богатейшую Северо-Восточную компанию, принадлежавшую промышленнику и купцу Григорию Шелихову, основателю русских факторий на американском континенте. Особых злоупотреблений в делах компании столичный инспектор не нашел, зато в семье Шелихова обнаружил 15-летнюю Аннушку, на которой вскоре и женился. Купеческая дочь получила дворянство, а жених — более чем солидное приданое. Через полгода Шелихов умер, и зять стал совладельцем его капиталов и Северо-Восточной компании.
В 1796 году новый император Павел I вызвал Резанова обратно в Петербург. За выполнение личных поручений царя Николай получил орден Мальтийского креста, должность обер-секреатря Правительствующего Сената, придворный чин камергера и ежегодный пансион в 2000 рублей. Свою близость к монарху Резанов использовал для выгод семейного бизнеса. Северо-Восточной компанией владели несколько сибирских промышленников, частным образом извлекавших огромные прибыли, торгуя американской пушниной. Однако перед частным капиталом постоянно возникали множество проблем, связанных с огромными расстояниями, путевыми расходами и чиновничьими препонами. Резанов расписал перед впечатлительным Павлом преимущества заокеанских владений, и в 1799 году вместо предприятия покойного Шелехова возникла Под Высочайшим Его Императорского Величества покровительством Российско-Американская компания. Штаб-квартира РАК переехала из Иркутска на набережную Мойки, а Резанов стал её фактическим руководителем. Убийство Павла позиции Резанова не пошатнуло — новый император Александр и члены его семьи получили в подарок пакеты акций РАКа и стали лично заинтересованы в успехах компании.
Семья Резановых начала расти: В 1801-м родился сын Пётр, а спустя год — дочь Ольга. Через 12 дней после появления на свет дочери, Анна скончалась от родильной горячки. Безутешный вдовец хотел было уйти в отставку, но император её не принял. Как раз в это время решался вопрос о налаживании нового пути для снабжения американских колоний и вывоза оттуда пушнины. Для этого вспомнили о пылившемся уже несколько лет проекте кругосветной экспедиции, поданном в Адмиралтейство лейтенантом Иваном Крузенштерном. При содействии Резанова проекту дали ход. В Англии купили два шлюпа, получивших русские имена «Надежда» и «Нева». Подготовка экспедиции шла полным ходом, когда Резанов потерял жену. Для отвлечения вдовца от грустных мыслей, император поручил ему наведение дипломатических связей с Японией.
Российская империя давно хотела наладить связи с восточной соседкой, наглухо закрытой от внешнего мира. В Петербурге серьезно относились к готовящемуся посольству. В трюм «Надежды» загрузили множество подарков для японского императора, в том числе 75 больших зеркал, фарфоровую посуду, тюки парчи и бархата, меха, ковры, гарнитуры пуговиц, оружие и даже фонари для освещения улиц. Резанов, оставлявший детей на попечение сестры покойной супруги, получил от Александра письмо, адресованное микадо, и верительные грамоты.
Кругосветная экспедиция: борьба за лидерство
26 июля «Надежда» и «Нева» отправились из гавани Кронштадта на запад. На небольшом судне было тесно: помимо команды в кубриках разместились сотрудники посольства. Резанову пришлось делить с Крузенштерном единственную шестиметровую каюту. Несмотря на тесноту, первый этап плавания проходил весело. Корабли вышли в океан, миновали британские и Канарские острова. 27 ноября команды отпраздновали пересечение Экватора. По такому случаю офицеры «Надежды» закатили грандиозную пьянку, после которой, по свидетельству лейтенанта Макара Ратманова, посланник с криками «Крузенштерну ура!» валялся на палубе, а затем уснул на запасном парусе.
С такими веселыми приключениями доплыли до Бразилии, где простояли почти полтора месяца. Моряки занимались починкой такелажа, состоявшие в штате посольства ученые исследовали флору и фауну Южной Америки. Резанов скучал. Скрашивать скуку ему помогали местные проститутки. «У посла украли золотую табакерку. — Записал в дневнике Ратманов. — [она] попалась в руки, что доставляли послу и черных и белых непотребных женщин. Посол мало делал чести России, ибо тем, кому было отказано от общества, ежедневно делал визиты, дабы утолить своё сладострастие».
Тем временем между Крузенштерном и Резановым пробежала чёрная кошка. Оказалось, что оба считают себя руководителями экспедиции, причем у обоих были на то основания. Почему-то Российско-Американская компания выдала им почти идентичные распоряжения. В письме, адресованном Крузенштерну, говорилось: «Главное правление препоручает вам принять в ваше начальство два компанейские корабли». Почти то же значилось и в резановском документе: «Сии оба судна с офицерами и служителями, поручаются начальству вашему». Обе бумаги были подписаны императором.
Спор за власть усугублялся и тем, что Крузенштерн видел своей главной целью завершение кругосветной экспедиции, а Резанов имел на «Надежду» свои виды. Он направил в Петербург предложение приписать корабль к порту Петропавловска-Камчатского и приспособить его для перевозки мехов, при этом оставив на нём команду из пятидесяти матросов и всего двух офицеров. Оставшиеся без дела офицеры, включая капитана, должны были, по идее посланника, отбыть в Петербург сухопутным путем через Сибирь. Естественно, что такое будущее Крузенштерну не нравилось, и подчиняться камергеру он не собирался. «Не могу не донести о неповиновении господина Крузенштерна, — строчил кляузу в Петербург Резанов. — Не знаю, как удастся мне совершить миссию, но дурачества его не истощат моего терпения».
Из Бразилии руководители экспедиции отплыли уже явными врагами. Крузенштерн распорядился поставить перегородку, делившую каюту пополам, и теперь недавние соседи не разговаривали, в случае нужды обмениваясь записками. Офицеры, команда и даже значительная часть штата посольства были в этом конфликте на стороне Крузенштерна. В такой напряженной атмосфере «Надежда» и «Нева» обогнули мыс Горн и двинулись на север, к 7 мая достигнув Маркизских островов.
У острова Нуку-Хива простояли 11 дней. Экипажам требовались свежие продукты, а на острове в изобилии росли лишь кокосы, даже бананов было мало. Свиньи и вовсе являлись дефицитом. Моряки рассчитывали, что туземцы будут охотно менять фрукты и мясо на разные старые железки, но те согласились махнуть пару хрюшек лишь в обмен на топоры, которые и на кораблях были на перечет. Крузенштерн строго запретил обмен топоров, но Фёдор Шемелин из посольской свиты отдал инструмент за экспонаты для Кунсткамеры, за что и получил разнос. Он нажаловался Резанову, и 9 мая 1804 года случился грандиозный скандал.
Посланник впервые при командах обоих кораблей заявил о своих претензиях на полновластие над экспедицией и назвал приказы Крузенштерна «ребячеством». «Здесь господин амбассадор… открыл чёрную свою душу и упомянул что он — всё, а капитан — ничто», — записал в дневнике Ратманов. Офицеры потребовали подтверждения полномочий посланника, и он зачитал им рескрипт. Чтение встретили общим хохотом. «Кто подписал?» — выкрикнули из толпы «Государь, — благоговейно ответил Резанов. — А кто писал?» — заострил вопрос капитан «Невы» Фёдор Лисянский. Посланник был вынужден признать, что имени писца не знает. «Вот то-то, — кричал Лисянский, — главное — кто писал, а государь, как мы знаем, подмахнет всё, что ему ни подай».
Затворившись в каюте, Резанов не выходил из неё почти два месяца. Еду ему передавали в щель, даже доктора, не смотря на своё недомогание, посланник к себе не пускал. Всё это время он писал пространный рапорт губернатору Камчатки генерал-майору Павлу Кошелеву и на палубу вышел только когда «Надежда» 15 июля пришвартовалась в Петропавловске.
При встрече с Кошелевым посланник сообщил ему об офицерском бунте на доверенных ему шлюпах и потребовал отправить «бунтовщика и разбойника» Крузенштерна этапом в столицу. К удивлению камергера, Крузенштерн поддержал его и выразил готовность в кандалах отправиться в Петербург, так как обвиняемые в таких злодеяниях люди «командовать государевым кораблем не могут». Резанов опешил: если капитан уедет в столицу, а за ним грозились последовать все офицеры, то посольство в Японию провалится. Он объявил о своей готовности мириться.
Далее показания расходятся. Резанов в своих записках утверждал, что все офицеры в парадной форме явились к нему, и Крузенштерн от лица всех официально попросил у него прощения за недостойное поведение. Посланник милостиво пообещал зла на моряков не держать, после чего офицеры на радостях начали качать камергера. Все остальные свидетели, в том числе Кошелев и даже члены посольской свиты утверждают, что прощения вынужден был просить сам Резанов. В любом случае, миссия в Японию была спасена. Крузенштерн с Резановым напились и на радость всем станцевали полонез. Как только шлюп покинул Камчатку, осторожный Кошелев подробно изложил всю ситуацию в донесениях сибирскому наместнику и в Петербург.
Визит в Японию: «посол отседова!»
На пути в Японию «Надежду» потрепал жестокий ураган. Экипаж надеялся починить снасти и корпус в Нагасаки, но 8 октября на рейд шлюп не пустили, заставив встать на якорь в заливе. Япония исповедовала Сакоку, то есть жесткую самоизоляцию, и незваным гостям оказалась не рада. Прибывшие на борт чиновники заставили русских передать на хранение в местный арсенал пушки, запасы пороха, всё оружие, реи и часть парусов. После долгих переговоров удалось оставить шпаги офицеров и ружья почетного караула посланника.
Русских долго не пускали на берег. Лишь через два месяца вблизи порта выстроили небольшой дом, куда поселили только Резанова. Строение окружал высокий бамбуковый забор, вокруг которого стояла круглосуточная охрана. Так же тщательно сторожили и маленькую площадку с тремя деревьями, где разрешили по нескольку часов гулять матросам и офицерам.
Дипломатом Резанов оказался неважнецким. Он кричал на японских официальных лиц, угрожал пожаловаться императору Александру, даже симулировал болезнь, думая ускорить переговоры. Это не помогло — бюрократы ждали ответа из дворца микадо в Эдо, но проходили месяцы, а вестей из столицы всё не было. Оказалось, что русские подарки японцам не нужны. Их кимоно в пуговицах не нуждались, российский фарфор был хуже японского, к меху лисиц чиновники не прикасались, так как считали, что лиса — нечистое животное. Резанов безуспешно пытался торгануть отвергнутыми подарками, а потом даже предлагал поменять их на японские лаковые шкатулки. Когда обмен не удался, российский камергер попросту присвоил пятьсот присланных ему образцов.
Через полгода пребывания русских в Японии, из Эдо прибыл, наконец, переговорщик. На аудиенции Резанову не дали стула, заставив сидеть прямо на полу. В такой неудобной позе он узнал, что Япония не собирается устанавливать никаких дипломатических отношений с Россией, не нуждается в торговле с северным соседом и требует от посольства побыстрее убраться из Нагасаки. Оружие и снасти вернули на «Надежду», а её трюмы забили продовольствием, которые Резанов тут же попытался объявить собственностью Российско-Американской компании. Только под нажимом офицеров он согласился отдать часть соли и зерна жителям Петропавловска.
«Надежда» вернулась на Камчатку, куда вскоре пришла и почта из Петербурга. Крузенштерн узнал, что он награжден орденом святой Анны второй степени, а Резанов получил всего лишь золотую табакерку и предписание покинуть экспедицию и проинспектировать российские владения на Аляске. С тем и распрощались. Добравшись до Ново-Архангельска Резанов обнаружил, что колонисты находятся на пороге смерти от голода. Аляска — край не плодородный, а подвоз продуктов из Охотска и Петропавловска был крайне нерегулярен. Очень кстати к городу подошла «Юнона» — судно американского торговца Джона Вульфа с грузом продовольствия. Резанов купил весь груз вместе со шхуной, но это лишь ненадолго спасло ситуацию. Тогда камергер решил наладить отношения с владениями Испании в Калифорнии, и на «Юноне» отплыл на юг. Неопытная команда вела корабль почти месяц. В марте 1806-го прибыли в Сан-Франциско.
Консепсьон Аргуэльо: помолвка по расчету
Резанову удалось расположить к себе местное начальство. Однако товарообороту между Калифорнией и Аляской помешала политика: в то время Испания находилась в союзе с наполеоновской Францией, и, соответственно, противником России. Резанов решил завести с калифорнийцами более неформальные отношения.
В Сан-Франциско гость из России познакомился с дочерью местного коменданта, пятнадцатилетней Марией Консепсьон Аргуэльо, которую все называли просто Кончитой. Девушка была очаровательной. «Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают, — Восхищался сопровождавший Резанова доктор Лангсдорф. — Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей». Скучавшая в калифорнийской глуши Кончита заинтересовалась импозантным российским вельможей. 42-летний камергер принялся расписывать перед испанкой великолепие Петербурга и царского двора, и полностью заморочил ей голову. Лангсдорф, хорошо знавший посланника по экспедиции Крузенштерна, не допускал мысли, что тот: «сразу влюбился в молодую испанскую красавицу. Однако, в виду присущей этому холодному человеку осмотрительности, осторожнее будет допустить, что он просто возымел на нее какие-то дипломатические виды». Через пару дней девушка уже мечтала бросить всё и уехать в пускай холодную, но роскошную Россию.
Сам камергер в своем донесении министру коммерции Румянцеву описывал свой «роман» так: «…Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте делало [ей] … отчизну ее неприятною. [Как только] я предложил ей руку, то и получил согласие». В докладе начальству Резанов подчеркивал, что сватовство к Кончите имело целью активизацию закупок продовольствия для Аляски. Желаемого он добился: став коменданту почти родственником, он принялся практически самостоятельно управлять портом. «Губернатор крайне изумился, увидев, [что] он в гостях у меня очутился». Прежде чем испанцы успели очухаться, трюмы «Юноны» оказались набиты зерном.
Договорившись о дальнейших поставках пшеницы на Аляску, новоиспеченный жених собрался восвояси. Формальным поводом для разлуки стала конфессиональная проблема: католичке Кончите для замужества требовалось личное разрешение римского Папы, которое при посредничестве царя Александра обещал добыть Резанов. Он собирался справиться с этим хлопотным делом за год. На всякий случай жених сказал невесте, что если он не вернется через два года, то она может считать себя свободной. С тем «Юнона» и отплыла на Аляску.
Прибыв в Ново-Архангельск Резанов не бросился, очертя голову, в Петербург. Он успел составить 160-страничное донесение министру Румянцеву и позаботился о наказании вредных японцев: поручил построить 8-пушечный тендер «Авось», который вместе с «Юноной» должен был отправиться на завоевание Сахалина. Эта авантюра провалилась уже после смерти Резанова… В сентябре 1806-го Резанов добрался до Охотска, откуда поехал в Петербург. Подъезжая к Красноярску, его конь оступился, и Резанов, вылетев из седла, ударился головой о камень. Его довезли до города, где он скончался 1 марта 1807 года. Перед смертью он продиктовал письмо Михаилу Булдакову, свояку и акционеру, который так же владел частью Российско-Американской компании. Помимо дел коммерческих, в нём говорилось и о Кончите: «Не сочти меня ветреницей. Любовь моя у вас, в Невском под куском мрамора, а здесь — следствие ентузиазма и очередная жертва отечеству. Контенсия мила,. любит меня, и я люблю ее и плачу, что нет ей места в сердце моем». На смертном одре Николай Петрович признался, что его «роман» с испанкой был не более чем вынужденным сопровождением деловой сделки.
То, что Кончита сорок лет ждала возвращения Резанова — тоже выдумка. На самом деле управляющий русской Аляской Баранов сообщил невесте о смерти жениха уже в 1808 году. Но гордая девушка действительно так и не вышла замуж. Да и кто мог составить ей достойную партию, сравнимую с блестящим российским придворным? Её окружали лишь офицеры, сосланные на край света за какие-то провинности, да их малообразованные сыновья. В 1851 году за 6 лет до смерти Кончита ушла в монастырь.
История русского вельможи и юной испанки сперва стала красивой калифорнийской легендой. Её изложил в стихах американский писатель Брет Гарт. Поэт Андрей Вознесенский в 1970 году описал эту историю в поэме «Авось», зачем-то тщательно переврав все исторические факты. Затем, эта поэма стала основой рок-оперы «Юнона и Авось» Алексея Рыбникова, уже почти 40 лет не сходящей с российских театральных подмостков. Так легкомысленная гордячка Кончита и чванливый скандалист и ловкач Резанов превратились в романтических персонажей, почти не имеющих ничего общего со своими прототипами.