Публицист Александр Яблоновский писал ещё в марте 1917 года, что для обывателей понятие «буржуй» означает по своему содержанию что-то среднее «между подлец и скотина». После Октября в советском обществе для буржуев не было места. Со всех сторон раздавались призывы к их уничтожению, и они стали «бывшими людьми», свергнутыми с прежних социальных позиций. Но истребить их всех физически новая власть не могла, а уехать пожелала только часть. Оставшиеся ждали своей участи
[Сборник: Революционный февраль 1917-го]
Кто такие «бывшие»?
В дореволюционной России насчитывалось не менее 22 млн довольно хорошо материально обеспеченных человек. Крупная буржуазия, помещики, высшие чиновники составляли около 4−5 млн человек. Эмигрировали, по разным оценкам, от 1,2 млн до 2,5 млн человек, остальным же пришлось адаптироваться к новым условиям.
[Сборник: Октябрьская революция]
Если до революции «бывшими людьми» называли тех, кто лишился всего и оказался «на дне», то теперь так называли тех, кто принадлежал к «враждебным классам» и «социально чуждым элементам»: эксплуататоров, «остатки старого умирающего мира», «осколки проклятого прошлого». В самом общем смысле «бывшими» считали тех, кому раньше неплохо жилось вне зависимости от рода занятий. В их число вошли и интеллигенты (приспешники и прислужники буржуазии), служащие, мелкие собственники и лавочники, даже не имевшие наёмных работников. В условиях Гражданской войны даже аполитичные «бывшие» считались потенциальными врагами и становились жертвами террора. ЦК РКП (б) после гибели М. С. Урицкого 30 августа 1918 г. провозгласил: «Они убивали личности, мы убьём классы!».
[Сборник: Гражданская война в России ]
Тысячи голов «буржуазии и её приспешников» оказались под угрозой истребления. На местах начались аресты, обыски и конфискации тех, кто занимал высокое социальное и имущественное положение до революции. Обычные формулировки в сообщениях губернских ЧК в Москву по поводу ареста того или иного лица — «являлся представителем бюрократического строя, по мнению комиссии, фигурою довольно реакционной». Этого было вполне достаточно. Сотрудники ЧК грабили и убивали под видом борьбы с классовыми врагами. Совет народных комиссаров и сам был недоволен этой ситуацией, но преодолеть её пока Москва не могла. Один из коммунистов писал Ленину в начале 1920 г.: «Провинция нагло обманывает центр. Чудные декреты центра игнорируются […] Суды стали ареной личной мести».
Но в целом центр сохранял подозрительное отношение к «бывшим». С 1919 г. капиталисты — домовладельцы, рантье, мелкие торговцы, владельцы ремесленных мастерских, мелких контор и тому подобные люди — подлежали обязательной регистрации и надзору. Многие лишались работы, имущества и крова.
Новая жизнь в новом обществе
Что теперь делать, где жить, как добывать еду? Тысячи людей потеряли всё, а новую жизнь начинать приходилось, будучи врагом в глазах государства и общества. В первое время после революции эти люди были в полной растерянности. Кто-то просто ждал, проживая своё имущество, пока новая власть падёт. Потом, когда надежды на это рухнули, «бывшие» попытались примириться с новой властью, ведь большая их часть не участвовала в политической жизни. С другой стороны, большевики тоже нуждались в них, так как «враждебные классы» оказались самыми образованными. Ленин говорил: «Сотни тысяч не выкинешь! А если бы мы выкинули, то себя подрезали бы».
После Гражданской войны немало военных и гражданских специалистов сумели сохранить свои рабочие места и занять должности в новых советских учреждениях. Некоторые проявили немалую изобретательность, пытаясь сохранить свои позиции. И часто удавалось. Так, Николай Рябушинский (почти вся его знаменитая купеческая семья эмигрировала) служил оценщиком произведений искусства и сумел накопить небольшое состояние, прежде чем уехал за границу в 1922 г.
Некоторые, стремясь показать себя друзьями новой власти, «переобулись» и доносили на других «врагов». Так, сотрудник Дворянского банка Н. Ф. Захаровский приветствовал большевиков и засыпал редакции большевистских газет статьями о грехах старых управляющих банка. Положительной реакции, однако, не последовало, и тогда он написал лично Ленину: «Проклятие и вечный позор разжиревшему народным потом и кровью имущему классу […] Пора их хоронить да зарыть поглубже, и на могилах забить по осиновому колу». В письме он предложил арестовать членов Правления профсоюза служащих упразднённых банков и своих коллег, по его мнению, не принявших советскую власть. Ничего из этого не вышло, но пример характерный для того времени.
Основная масса «бывших» стремилась получить работу в советских учреждениях — только так теперь можно было обеспечить себя самым необходимым. При этом своё «плохое» прошлое приходилось скрывать, называть себя «трудящимся» и надеяться, что проверять всё равно не станут (и так часто бывало). До конца 1920-х гг. при приёме на работу принимались уклончивые ответы в анкетах. Например, о положении отца до революции заявители часто писали только, что «отец умер» или «отец старик», «служил». О прежнем имуществе писалось: «ничем не владел», «жил личным трудом».
На эти уклоны смотрели сквозь пальцы — образованных служащих не хватало. А кто честно отвечал на анкетные вопросы, сам себя ставил под удар, рискуя не получить работу. Приходилось и подделывать документы или находить способ убедить паспортистов не указывать в новых документах происхождение. Немало людей просто переехали туда, где их никто не знал. Кому не удавалось скрыть прошлое, приходилось демонстрировать лояльность, на работе при всяком случае читать речи о пользе пролетарской диктатуры и лично отправлять в органы власти приветственные и поздравительные телеграммы (например, в годовщину революции).
Труднее всего пришлось не интеллигенции, а священникам и коммерсантам. Если без врачей, юристов и учёных обойтись было практически невозможно, то торговцев и биржевиков выкинуть было куда проще. В 1919 г. запретили занимать административные места на ранее своих, а теперь национализированных предприятиях (с трудом иногда обходили этот запрет). Их, а также помещиков и рантье использовали как разнорабочих, грузчиков, работников огородов и подобной неквалифицированной работы.
«Бывшие» сдавали комнаты (если были), давали частные уроки детям внезапно разбогатевших «пролетарских» нэпманов, работали у них же прислугой, продавали остатки личного имущества, даже варили самогон. Не принятые для работы на пользу трудящейся массы, выполняли неформальные услуги в частном порядке. Так, генерал Джунковский давал частные уроки. А генералу Куропаткину повезло больше — он преподавал в сельской школе.
Условия жизни «бывших» мало отличались от пролетарских к середине 1920-х гг. Знаменитый А. Я. Вышинский в 1928 г. говорил, что «враг сломлен», и власть должна быть великодушной. И она была такой. До 1935 г. как-то устроившиеся в новом обществе «бывшие» не подвергались масштабному целенаправленному преследованию со стороны властей. Довольно успешно адаптировалось молодое поколение. Дети фабрикантов и домовладельцев становились, как Юрий Шувалов, техниками-электриками или инженерами, рабочими, служащими. Расправляться с ними начали позже, когда уже не спасали ни нехватка кадров, ни честный труд, ни политическая лояльность.