Савва Тимофеевич Морозов был человеком прогрессивным. Будучи приверженцем левых политических взглядов, он пытался добиться демократических свобод для рабочих, трудившихся на его фабрике, старался разобраться в причинах забастовок и найти возможность избежать их повторения. Впрочем, родственники Морозова, патриархальные купцы-староверы, столь радикальны не были и не позволяли проводить ему подобные идеи в семейном бизнесе. Речь даже шла об отстранении мецената от дел (что, впрочем, осуществлено не было).
Собственное бессилие ввергло Морозова в тяжелое депрессивное состояние. Усугубилось оно и другими проблемами. Савва постепенно начал расходиться во взглядах с большевиками, которых долгое время поддерживал рублем, выделяя немалые средства, например, на издание «Искры». Еще одна проблема возникла в связи с МХТ — Морозов был одним из его пайщиков и директором, однако ссора с Владимиром Немировичем-Данченко заставила Савву сложить полномочия и покинуть любимое детище.
Да и в личной жизни Морозова подстерегали проблемы: отношения с женой стали напряженными, былые чувства остыли, утешение пришлось искать в объятиях любовницы, актрисы Марии Андреевой, которая вскоре предпочла Морозову Максима Горького — к слову, близкого друга мецената.
К весне 1905 года Морозов стал уже настолько плох, что его родственникам пришлось обратиться к ведущим врачам того времени. Собранный консилиум диагностировал у мецената «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Величайшие умы медицины рекомендовали Морозову отправиться в Европу, дабы поправить здоровье. Так Морозов и оказался в Каннах.
13 (26) мая он, будучи в приподнятом настроении, пошел с супругой на прогулку в парк. После променада он решил передохнуть в номере, а Зинаида Григорьевна отправилась в банк. Когда она возвратилась, Савва был уже мертв. В груди его зияла рана, неподалеку лежал браунинг. Также в комнате была обнаружена записка без подписи: «В смерти моей прошу никого не винить». Все приметы указывали на самоубийство. Однако это лишь официальная версия, в правдоподобности которой до сих пор сомневаются многие криминалисты.
Во-первых, Зинаида Григорьевна уверяла, что, войдя в комнату, заметила силуэт человека, убегающего через окно. Во-вторых, странным казалось то обстоятельство, что глаза Саввы Морозова были закрыты. Также распространились слухи, будто роковая пуля была выпущена не из браунинга мецената, а из другого оружия — однако браунинг вскоре бесследно исчез, и проверить это предположение не было возможности.
Купцы Морозовы уверяли, что к кончине Саввы приложили руку большевики. Действительно, существуют факты, согласующиеся с этой версией. К примеру, актрисе Андреевой, тесно контактировавшей с Горьким и другими большевиками, Морозов даровал страховой полис на сто тысяч рублей. Обналичить его можно было только после смерти Морозова, что артистка и не преминула сделать, узнав о случившемся. По словам историка Льва Лурье, для большевиков эта сумма была огромной: на свою политическую деятельность они тратили столько примерно за год. Кстати, после получения денег Андреева отдала большую часть — шестьдесят тысяч — именно большевикам.
Не менее интересную теорию озвучил Максим Горький. В воспоминаниях о Савве Морозове он писал: «Когда я прочитал телеграмму о его смерти и пережил час острой боли, я невольно подумал, что из угла, в который условия затискали этого человека, был только один выход — в смерть. Он был недостаточно силен для того, чтобы уйти в дело революции, но он шел путем, опасным для людей его семьи и его круга. Его пугали неизбежностью безумия, и, может быть, некоторые были искренно убеждены, что он действительно сходит с ума. После смерти Саввы Морозова среди рабочих его фабрики возникла легенда: Савва не помер, вместо него похоронили другого, а он «отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму». Легенда эта жила долго, вплоть до революции…».
Родственники Морозова, добиваясь права похоронить Савву в родовой усыпальнице на старообрядческом Рогожском кладбище, заявили, что он был невменяем, и, соответственно, не понимал, что делал, когда совершал суицид. Так удалось обойти запрет, согласно которого самоубийц нельзя хоронить внутри кладбищенской ограды.