И. Руа. «Французы в России»:
Злосчастная моя судьба привела меня однажды по соседству с конюшней, где обыкновенно выполняются экзекуции крепостных, провинившихся или даже только подозреваемых в каком-либо домашнем проступке.
«Отпустите меня, — выкрикивала молодая девушка, — я больна, и вы не имеете права бить меня в таком положении».
— Я беременна, — говорила другая женщина, — и если станете меня сечь, то лишите жизни ребенка, которого я ношу под своим сердцем.
«Я здесь для того, чтобы вас сечь, а не для того, чтобы выслушивать ваши возражения, — отвечал им суровый экзекутор громовым голосом. — Если бы всех их слушать, все они были бы больны, либо брюхаты. Дальше! поторапливайтесь».
И снова отчаянные крики и удары начали перемешиваться между собой. Будучи вне себя от этой сцены и не в состоянии освободиться от охватившего ужаса, я старался как можно подальше обходить это фатальное место. Но пронзительные крики отчаяния и горя продолжали преследовать меня почти до самого дома, но и там я не мог найти себе покоя; сердце охватывала тоска. а из глаз непроизвольно текли слезы от негодования и жалости. Опершись локтями о тол и закрыв лицо обеими руками, я не заметил прихода княгини, которая хотела со мной о чем-то поговорить и направлялась теперь ко мне.
— Боже мой? вы больны? — обратилась она участливо ко мне. Что могло вас довести до такого ужасного состояния, в каком я вас застала.
— Это вы сами, сударыня, — ответил я.
— Как я сама могла довести до такой печали?
— Мое наболевшее сердце не в силах больше переносить зрелищ, которые постоянно у меня перед глазами.
— О каком зрелище вы собственно говорите?
— Да о порках…
— О каких порках?
— О наказании несчастных женщин, с которыми поступали с бесчеловечностью, какую я до сих пор не считал допустимой по отношению к кому бы то ни было.
— Ах, вот в чем дело! — ответила тогда, смеясь, княгиня. — Слишком уж много шума из-за нескольких ударов розги. Нет ничего худого, если приходиться высечь крепостного; это делается для его же собственной пользы и в то же время для нашей безопасности. Мне даже никогда не приходилось слышать, чтобы наказывать крепостного считалось грехом.
Из воспоминаний очевидца:
«Я сам бывал свидетелем, как хозяин во время обеда за легкий проступок холодно приказывал, как нечто обычное, отсчитать лакею сто палочных ударов. Провинившегося сейчас же уводят на двор или просто в переднюю, и наказание приводится в исполнение"
«Помещица с давнего времени обращается со своими крестьянами крайне жестоко, наказывая их собственноручно за малейшее упущение и даже без всякой с их стороны вины, на каковой предмет она устроила в своей комнате два железных пробоя, из которых один утвержден в потолке, а другой под ним на полу, за которые сверху и снизу привязываются люди для наказания»
Из полицейского отчета по делу отставного вахмистра Дмитрия Салтыкова:
«Жестокости вахмистра Салтыкова состоят в том, что он беспрестанно бьет своих крестьян, за вину ли любую или и без вины редко кто не потерпит от него побоев или другого оскорбления. Привычка его самая несносная есть бить только по голове и большей частью палкою, или держа в руке табакерку, или чем случится»
«Молодой хозяин не разлучается с плетью. Пойдет утром рано на гумно, да и станет у ворот. Лишь только кто немного запоздает, он и примется лупить с плеча, а сам мужчина высокий, толстый и уже выпивши. Баба… запоздала, — барин встретит ее и хватит плетью. Та упадет, а он не даст ей встать и полосует с плеча»
Екатерина II:
«Нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки»
Р. Бремнер:
«Нет более строгих в наказании своих слуг, чем женщины. В семьях, где нет хозяина, исполнение этих обязанностей отнюдь не является синекурой. Нежными созданиями должны быть эти русские дамы»
Из воспоминаний П. В. Долгорукова о приеме у жены фельдмаршала Н. И. Салтыкова:
«Ах, мои дорогой князь, как я счастлива вас видеть; идет дождь, невозможно гулять, мужа моего нет, я умираю от скуки; я совсем не знала, что мне делать; я уж собралась сечь розгами своих калмыков»
«В богатой барской усадьбе существовал целый штат надсмотрщиков, постоянно ходивших с пучками розог за поясом, и в обязанности которых входило чинить расправу в любом месте и в любое время, когда это потребуется. Даже на охоту и в гости отправлялись не иначе как с запасом розог, редко остававшихся без использования. Причем и сами палачи могли тут же подвергнуться наказанию: по признанию одного такого крепостного «малюты», у него «почти в том только время проходило, что он или других сек, или его секли»