— Вы с детства, кажется, работаете с отцом. Именно работаете, а не просто наблюдаете за тем, что он делает.
— Мне было где-то 12, когда отец открыл театр в старой части города Тбилиси. У меня в жизни появилась еще одно место, кроме дома, куда можно было приходить без звонка и проводить там время. А просто проводить время скучно бывает, поэтому я попросил отца меня куда-нибудь пристроить, чтобы помогать кому-нибудь, чему-то учиться. И тогда я начал работать, помогать вернее, мастерам в кукольной мастерской. Смотрел, как они режут из дерева, как папье-маше делают. Я сделал тогда свою первую куклу — Головку, которая до сих пор играет в театре. Я тогда очень вложился в нее: толстый слой папье-маше получился, кукла вышла очень твердой. Вот уже тридцать лет, как он работает у нас в театре актером. В массовых сценах играет, но до сих пор.
— Вы употребили слово «работает». Кукла «работает актером», это принципиальное отношение к куклам как к живым актерам?
— Да, они у нас актеры, бывают со стажем.
— Это отношение к куклам, героям — это от Резо Габриадзе?
— Конечно, я многое взял от него, он для меня пример для подражания. Всегда максимально концентрируется на работе, не допускает цинизма, всегда очень искренний, до конца верит в свою идею и доводит все до финала.
— Фильм, который вы представляете задумывался давно (в 1994 году), а реализован сейчас. Почему?
— Производственные мощности. Я тогда был один, когда его задумал, и не смог его один сделать. А Тимур Бекмамбетов помог в этом, встал рядом.
— Вы оттолкнулись от тех рисунков, которые Резо Габриадзе обычно делает при работе над сюжетами фильмов [Резо Габриадзе — автор сценариев таких фильмов, как «Не горюй», «Мимино», «Кин-дза-дза» и многих других]?
— Резо всегда рисует. Он или пишет идеи или их зарисовывает. Если он пьесу пишет, то сразу делает раскадровки. У него письмо и рисунок — некий способ придумывать, запоминать, записывать идеи. Он еще и живописец, но очень много графически работает. Мне всегда казалось, что его графические рисунки могут быть анимированы. Резо умеет ловить образ парой штрихов, какой-то деталью, может очень четко выразить суть персонажа. А для анимации это очень важно, потому что видишь героя и сразу понимаешь, кто он такой. У него и куклы такие. Он всегда находит какую-то изюминку или черту в лице или в фигуре, по которой человека можно легко узнать. Как правило, он рисует тушью и рисунок бывает свободный, но за счет этих деталей легко сразу уловить характер. Весь дом у нас всегда был полон его картин, на стенах не было мест. Я вырос в окружении его работ и всегда слышал его истории, хотелось их увековечить. Он их не записывал, это были устные рассказы о его детстве. Я когда повзрослел и у меня самого появились дети, то еще важнее стало эти рассказы сохранить, чтобы им показать, чтобы они своим внукам и правнукам показали. Это семейная память, семейная мифология, она важна. А раз он не записывал, то я подумал: давайте это снимем.
Первая попытка была еще в 94-м году. А 7 лет тому назад как раз с Тимуром Бекмамбетовым и с «Базелевсом» мы смогли это осуществить. Каждой хорошей идее нужен хороший продюсер, который полюбит эту идею, поймет и захочет на это потратить свое время и деньги.
— Еще команду найти.
— Вообще это часть моей профессии — собрать хорошую команду. Если найти ее, то уже полдела сделано.
— Получилось? Ритуальный, конечно, вопрос.
— Это не мне судить, мне сам процесс производства был чрезвычайно приятен. А судить — это уже вам, критикам, зрителям. Мне процесс очень понравился, я очень рад, что потратил на это столько времени.
— Эти рассказы — это мемуары или своего рода байки, сказки из поколения в поколение, частная мифология?
— Я бы их байками не назвал. Это рассказ, устная форма литературы. Который оформлен его рисунками, они ожили и все это стало анимационным рассказом о детстве.
— Вы подсказывали, какие истории включать или не включать в фильм?
— Конечно! Мы у отца много разных историй записали, не только о детстве, но и о юности и о зрелых годах. Не все вошли, но те, которые вошли, были объединены в один большой рассказ, а потом его уже анимировали. Здесь работа режиссера состояла еще в том, чтобы уговорить отца на этот проект.
— Он не хотел?
— Ну, как-то перед камерой сложно бывает, не все это любят. Уговорил его, и потом уже это все надо записать, снять, смонтировать, анимировать, все роли сыграть с аниматорами. Там много стадий, которые нужно пройти. Это сложный процесс, но в этом случае он был приятен, и я получил громадное удовольствие, делая этот фильм и прошел еще большую школу. С отцом работать — это тоже школа, он хороший учитель. С ним вместе делать фильм про наших предков — это нечасто такие попадаются сценарии.
— Если это личный проект, насколько легко этим делиться с аудиторией?
— Сложно. Легче бывает, наверное, про других людей писать и рассказывать. А здесь дополнительная ответственность. Если вы посмотрите фильм, то поймете, что там Резо не всегда выступает как герой-победитель. Его много бьют, обижают, пугают. Это такой искренний фильм о своем детстве, с ним многое произошло.
— То есть, это все-таки больше относится к мемуарному жанру, это воспоминания.
— Да, это воспоминания. Детские воспоминания.
— У вашего отца детство прошло в Кутаиси, у вас в Тбилиси, причем это разные поколения совершенно. Есть что-то общее, что вам знакомо в этих рассказах, что-то, что близко вашим собственным воспоминаниям?
— Время было другое, конечно, но какие-то человеческие проблемы общие, они модифицируются, но в основном они остаются теми же. У ваших читателей — у всех — множество интересных историй, которые с ними произошли, просто у них, наверное, не было времени и желания посидеть и записать это все. Каждая человеческая жизнь полна драмы, а там, где драма, там будет и зритель.
— Какая отцовская история вам больше всего нравится?
— Мне они все нравятся, к примеру, история с кутаисским авторитетом 1946-го года по имени Адрахния, которую я любил еще в детстве. Отец любил в библиотеке сидеть и читать много, там как раз его застал знаменитый на весь город человек по имени Адрахния, которого все боялись. Он исчезал и появлялся, как призрак. Резо описывает, что у него не было фаса, у него был только профиль. Вот такой человек появился на пути, и он попросил Резо помочь написать ему любовное письмо. Адрахния был человек неграмотный, но он очень был влюблен во вдову директора комиссионного магазина. Резо считает это письмо своим первым произведением в искусстве. Судьбу его можно будет узнать, посмотрев фильм.
— В одном интервью вы сказали, что при подготовке фильма вы даже ссорились с Резо Габриадзе. Можете вспомнить из-за чего?
— Мы спорили много, в основном из-за того, что я старался удержать одну историю, а Резо, наверное, хотел что-то добавить или убавить. Когда конструкция фильма выстраивается, то сюжет находится в таком хрупком балансе, что если что-то потянуть в одном месте — в другом может провалиться. И вот я старался его уберечь от новых вариантов развития сюжета. Но это всегда такие споры между режиссером и сценаристами, без этих споров вряд ли получится сделать хороший фильм. Ничего такого личностного, просто рабочие моменты.
— Георгий Данелия, с которым ваш отец много работал, написал не одну книгу мемуаров, он много описывает работу, эпизоды, связанные со съемками фильмов. Резо Габриадзе касается этой части своей биографии? В этих историях она есть?
— Там мельком есть этот момент, что он в кино работал, но в основном у нас истории из детства Резо, когда ему где-то 10 лет было. Как он в кино работал с Георгием Николаевичем этого в фильме у нас нет.
— А вам он рассказывает?
— Как правило, байки о кинофильмах он не рассказывает. Резо это не практикует. Он рассказывает то, что он сочиняет, то, что переживает. Не о съемочном процессе.
— В тизере фильма идет сначала подборка кадров фильмов студии «Базелевс» — жесткие такие сцены из блокбастеров, а потом совершенно другой по стилистике проект: «Знаешь, мама, где я был». Насколько для студии и для того, что вы делаете это новаторский продукт?
— Я бы его не назвал новаторским, я бы назвал его продуктом любви. Это подарок отцу. В первую очередь, от Тимура и от меня. У него был день рождения, 80-летие, мы к этому юбилею хотели сделать фильм. Для меня интересно было с технической стороны: можно ли на рассказе одного человека, на одном голосе, построить фильм. Там никаких диалогов нет, все на голосе отца и анимации. Новаторство только в том, что мы до сих пор документальных фильмов не снимали, и это, наверное, первая наша попытка в этом жанре. И то у нас он не очень документальный получился.
— Что вы имеете в виду?
— Много фантазии в нем. Вы когда посмотрите, меня поймете. Много выдумки, того, чего не могло быть. Это дает ему художественную окраску. Отец у меня выдумщик, это видно по его рассказам.
— Его рассказы, его речь — она иносказательна? В них есть второе дно, быть может отражение времени, о котором он говорит?
— Я очень надеюсь, что есть. Но это уже каждому зрителю что срезонирует. В рассказах много чего заложено.
— Когда фильм можно будет посмотреть в России?
— 26 апреля стартует прокат, а до того, 23-го апреля, будет большая премьера в рамках фестиваля «Черешневый лес». Мы очень готовимся сейчас к ней. Наш театр уже очень давно дружит С Михаилом Эрнестовичем и Эдит Иосифовной [Михаил Куснирович — учредитель, а Эдит Куснирович — исполнительный директор фестиваля, мама Михаила Куснировича]. Мы им показали фильм, и они сразу захотели показать его у себя на фестивале. Мы очень обрадовались этому, это замечательный фестиваль с талантливыми артистами, быть рядом с ними для нас большая честь. Кстати, вот вы мне напомнили. Эдит Иосифовна мне где-то лет 8−10 тому назад сказала, что она выпускает книгу — воспоминания детей о своих родителях, предложила написать. Я не писатель, но мне это запомнилось и я долго об этом думал, что можно было бы написать про отца. А когда этот фильм запустился в производство, я понял, что это и есть мой способ рассказать о Резо. Я человек кинематографичный, написать мне будет сложно, а вот рассказать. Мне показалось, что я исполнил ее пожелание, просто с опозданием.
— Чем вы будете заниматься после представления этого фильма?
— Я вплотную занимаюсь жизнью Театра в Тбилиси. Мы обновляем спектакли, готовимся ставить новые, очень много работы в нашем маленьком театре.
— Это в театре марионеток?
— Да, в Театре Габриадзе, в театре марионеток. Мы всей семьей помогаем здесь отцу.
— То есть вы сейчас живете в Тбилиси?
— Так точно.
— Среди ваших фильмов есть те, которые посвящены новейшим технологиям, сейчас же вы обратились к анимации, к классическому жанру. Нет ли у вас опасений, что новая аудитория воспримет эту технику настороженно?
— Я не думаю, потому что любая аудитория в первую очередь ценит историю. А в какой технике она рассказана — это уже второстепенный вопрос. Если история, если драматургия работает, интересны герои, судьбы их интересны, то, мне кажется, можно как угодно — хоть на пальцах — это рассказывать. Что касается анимации. Она будет развиваться и дальше, мы будем видеть больше анимационных фильмов, этот жанр на взлете находится.
Кстати, есть много похожего в работе над анимацией и над кукольным спектаклем. В обоих случаях ты работаешь не с настоящими актерами — в одном это нарисованные, в другом — деревянные. Это условные, поэтичные жанры. Когда вы видите актера живого, то, как правило, у него есть свой жизненный багаж. Вы в разных ролях его видели. И это все может отвлекать от истории, вы будете вспоминать, что перед вами звезда, он и там снимался и там, вы читали о нем. А здесь, у куклы, этого нет. У него нет никакой другой судьбы. Если вы пришли в театр кукол, то вы готовы к этой реальности, и с самого начала бывает легче в это поверить.
Анимация как жанр мне всегда очень нравилась и здесь появился такой шанс. В этой технике, мне показалось, можно лучше рассказать о человеке-фантазере. Если бы мы реально разыгрывали с актерами эти сцены, то это было бы хуже. Для отца анимационный жанр больше подходит — он сам такой, у него кукольный театр, и он в такой реальности живет, придуманной, нарисованной, она отличается от нашей. Но там и чувства, и юмор, и трагедия, — все они настоящие, человеческие, хотя перед вами не живые актеры.
— В Россию ваш театр собирается на гастроли?
— Гастроли у нас в Москве намечаются на конец января следующего года.