Мне посчастливилось видеть Владимира Ильича Ленина, и счастье это выпало мне несколько раз. Первый раз я его видела тогда, когда весь рабочий Питер встречал Владимира Ильича, когда он приехал из эмиграции. Наш завод «Сименс-Шуккерт» организовал эту встречу. Я там работала револьверщицей. Завод по тем временам был крупным, рабочих было около пяти тысяч.
Ленин приехал в воскресенье. Все его ждали, а когда именно он приедет, было неизвестно. В воскресенье, в нерабочий день, рабочие нашего завода были оповещены по цепочке. Но когда в 4 часа я пришла на завод, то весь наш коллектив был в сборе. Мы пошли его встречать: колонной, с флагами, с лозунгами — как полагается. Огромная площадь Финляндского вокзала была вся заполнена рабочими других предприятий, других заводов. Ждали его очень долго. Неизвестно было, когда поезд придет, он опаздывал. В конце концов, поезд пришел, и мы увидели на верхних ступеньках Финляндского вокзала группу приезжих. До этого еще на площадь пришли броневик и несколько грузовых машин.
Завод «Сименс-Шуккерт». Источник: museum. power-m.ru
Владимир Ильич и другие товарищи окинули взглядом площадь и спустились по ступенькам вниз. Народ стоял так плотно, что им сложно было пройти. Образовался узкий коридорчик, и вот по нему они прошли к броневику. Поднялись на верхнюю площадку броневика несколько человек, и самый невысокий из них подошел к краю и обратился со словами приветствия собравшимся. Было немного слов, он поздравил товарищей со свержением самодержавия, и тут же сказал, что революция не кончена, революция еще продолжается. Вот то, что мне запомнилось с первого раза.
После этого я несколько раз слышала Владимира Ильича, когда он выступал с балкона дворца Ксешинской, где размещался тогда Центральный комитет партии большевиков. А на эту площадь мы с товарищами с завода часто ходили. Так примерно два-три раза в неделю обязательно. Как тогда говорили: «Пойдем послушать большевиков!».
Мне тогда было 19 лет. Я была беспартийная, очень малограмотна, но все-таки этой жизнь я очень интересовалась, как и все товарищи, с которыми я работала. Ну кого можно назвать из тех товарищей? Соня Погодина, револьверщица, ее станок был рядом с моим, Табуреткина Ксения тоже работала на нашем заводе, и еще несколько человек, с которыми мы ходили, как говорят, послушать большевиков.
Выступление Ленина с балкона особняка Ксешинской. Источник: rkrp-rpk.ru
У меня тогда был маленький ребенок, и я очень страдала от того, что не могу пойти на фронт. Ребенка оставить и негде, и не с кем. У меня ни бабушки, ни дедушки не было. Муж был на фронте. И вот кода по призыву Ленина стали организовывать отряды по уборке урожая в освобожденных от белых районах, я этому очень обрадовалась. Я решила вступить в такой отряд. Это была добровольная мобилизация. Меня не брали в этот отряд, а мне очень хотелось поехать хотя бы на такую работу, чтобы помочь советской власти своими руками, раз я не могу ее защищать с оружием в руках. После моих долгих настойчивых просьб меня в этот отряд зачислили. Наш эшелон направился в Оренбургскую губернию. Эшелон был большой, около двух тысяч человек, он состоял из молодых девушек, женщин. В июле 1919 года этот отряд вышел из Питера. Мы ехали очень долго, с большими остановками, пропуская эшелоны воинские.
В конце июля мы приехали на станцию Платовка, там мы стояли два дня, и наш эшелон подали в Оренбург. В Оренбурге нас встречали Акулов, Коростылев Георгий, Постникова Мария, Макарова Мария. Нас угостили обедом. После этого наш эшелон отправили обратно на Платовку, на распределение по разным станицам. Я попала в станицу Краснохолмскую. Мы пошли пешком. Выслали из Краснохолмской несколько подвод с быками, на эти подводы сложили наши немудренные вещички, а все мы пошли пешком. Что меня поразило в степи, ведь в Питере был голод, там давали горбушку хлеба по особому объявлению в Красной Газете. И мой сын, которому было около двух лет тогда, проспался и спрашивал: Мама, сегодня хлебный день или не хлебный день? А здесь, в степи, оказались целые скирды необмолоченного хлеба. За несколько лет. Кроме того, хлеба, который был еще на корню. Меня этот очень поразило. В каком-то селе мы ночевали. В сельсовет притащили сено, расположились все на полу. Крестьянки принесли нам и хлеба, и молока, и других продуктов, накормили нас голодных петроградцев. Так тогда нас и называли — «петоградцы».
Мы расположились отдыхать. Все мои товарищи уснули, а я пробралась к маленькой семилинейной лампочке и стала писать письмо домой, соседям, родных у меня в Питере не было. В это время пришел председатель сельсовета, чтобы поверить, как мы устроились. И когда он увидел, что я пишу письмо, он кое-как пробрался через ноги спящих подсел ко мне и сказал: «Ты, петроградочка, видать грамотная? Ну куда ты с дитем пойдешь? Оставайся у нас. Мы тебе хату дадим, корову дадим. Будешь у меня секретарем. А то я грамотный, а секретарем у меня — поповский сын, кто его знает, что он там напишет? А я только кресты ставлю». Как он меня ни уговаривал, я не согласилась.
В Краснохолмской станице нас распределили по крестьянам. Условия были такие: заработную плату нам платит государство, а крестьяне должны нас питать. Приезжали крестьяне на площадь и выбирали рабочих. А меня с ребенком никто не хочет брать. Во-первых, какая она работница с дитем? А во-вторых, два рта надо кормить. Меня никто не берет, всех уже разобрали, все уже разъехались. Подъезжает ко мне один старик и говорит: «Что ж тебе теперь, бедолаге, пропадать с дитем? Садись, поехали». И вот он меня привез на так называемую красную сторону. Краснохолмская станица тогда делилась речкой на две половины: где была новая церковь, все старики ушли к белым, с другой стороны — к красным. С одной стороны речки приходили белые полоскать белье, с другой — красные. Это всегда заканчивалось перепалкой, а иногда и более серьезными вещами.
Меня привезли на красную сторону, в семью Пащенко. Сын был в красной армии, дочери лет 16 и 12 и мальчишка Андрюшка лет 10, и старуха, которая занималась домашним хозяйством. Приняли меня хорошо, но на второй день старика Пащенко забрали в подводы, и он уехал. Уехал на двух лошадях. Осталось что-то вроде двух быков и одной лошади. Прошел день-другой, старик не возвращается. Слышу разговор в доме — старуха беспокоится о четырех десятинах овса. Оказалось, что этот овес скошен. Я сельского хозяйства не знала. Но, а работать-то я была здоровая. Я уговорила поехать этот овес собирать. После долгих уговоров, мы поехали. Это было километров 40 от станицы, ехали долго. Приехали — действительно, овес лежит в копнах. Начали работать. Первый омет был косой, второй получше. Быков мы меняли, а сами отдохнем часа два и опять за работу, благо ночи были лунные. Мы за четыре дня эти четыре десятины убрали и сложили в ометы.
Источник: ok.ru
Мы приехали домой, а старика все еще нет. Через несколько дней он только приехал. Я вышла во двор брать лошадей. Пока я убирала, в доме ему рассказали про этот овес. Когда я зашла в комнату, то попала сразу в объятия этого старика: «Ты ж моя петрорадочка! Ты ж моя хорошая!».
Глубокой осенью наш эшелон отправлялся домой. Конечно, рабочие очень много помогли убрать урожая. Я побоялась ехать с ребенком в такую дальнюю дорогу. Муж на фронте, в Питере никого нет, а тряпки, которые там остались, мне были недороги. Я осталась работать в райпродкоме, в хлебофуражном отделе. Меня зачислили секретарем. Но каким я была секретарем? Читала я много, а писала я все-таки каракулями. Машинок тогда было мало бумажки надо было переписывать от руки. Пользуясь тем, что я выступила на нескольких митингах, я начала ездить по селам. Я собирала женщин и рассказывала, как мой сын спрашивал в Питере про хлебный день. Это было так убедительно, что женщины плакали, и выполнение работы шло с большими успехами. Открывали и свои ямы, и ямы соседей. И во всех селах, где я побывала хлебопоставки пошли очень хорошо.
Ближе к осени организация наша начала заниматься обмолотом наших скирт. Всю зиму в перерыве между поездками, я занималась с бригадами по обмолоту и вывозке на железную дорогу хлеба.
Источники:
Фото лида: livejournal.com
Изображение анонса: socrealizm.com