Мои предки по материнской линии Ивановых происходят из Санкт-Петербурга-Петрограда-Ленинграда. В конце XIX — начале XX в. в Санкт-Петербурге и Петергофе жила довольно многочисленная семья сливочного торговца Тимофея Ивановича Иванова. В семье было 7 детей: сыновья Петр, Михаил, Илья, Алексей, Георгий и дочери Анна и Наталья. Судьба их сложилась по-разному. Революционные бури забросили Петра, Михаила, Георгия и Илью в Москву, Алексей, Анна и Наталья остались в Петрограде-Ленинграде.
Михаил Иванов. 1920-гг.
О «не том» происхождении Анна и Наталья, живя в обычной ленинградской коммуналке на ул. Писарева, не распространялись. Во избежание проблем Михаил и Петр, чтобы устроиться в Москве, сменили отчество на Георгиевичи. Так было легче. Если бдительные органы начнут выяснять, не родственники ли они «дореволюционного буржуя» Тимофея Иванова, сразу можно было сказать «мы же Георгиевичи». А так мало ли в России Ивановых.
Анна Тимофеевна Иванова. 1932 год
Накануне войны работник Кронштадтского морского завода Алексей Иванов женился на Клавдии Чиженко, а 5 июня у них родилась дочь Людмила. Начало войны Клавдия с малышкой встретили в деревне под Боровичами, а Алексей — в Кронштадте. По медицинским показаниям он не был мобилизован на фронт и, продолжая работать на морском заводе, был определен в призыв второго запаса с зачислением в службу береговой обороны. В Ленинграде оставались сестры Наталья и Анна. Алексей, Анна и Наталья стали очевидцами ленинградской блокады. Анна и Наталья пережили ее с первого до последнего дня. Тимофей умер в самый тяжелый блокадный месяц в январе 1942 года.
Михаил Иванов с сестрами Анной и Натальей. 1935 год
В семейном архиве Ивановых-Сазановых помимо предвоенных фотографий сохранились 13 писем, отправленных Алексеем Ивановым жене с середины сентября 1941 года по 17 января 1942 года и письмо друга Алексея, сообщающего Клавдии о смерти ее мужа. Это живые свидетельства ухудшающегося день ото дня положения в Кронштадте, страданий и надежд блокадного города. Выдержки из писем приводятся в исходной орфографии.
Клавдия Чиженко с дочерью Людмилой. 1955 год
15 (?)сентября 1941 года, г. Кронштадт.
…С питанием у нас здесь не совсем благополучно. Получаю один обед из двух блюд и 400 граммов хлеба. Дневная норма явно мала. Обед отпускается по карточкам, за мясную котлету отрезают талон от продуктовой карточки в 100 грамм, за порцию каши-50 грамм крупы. Масла животного 300 грамм в месяц. Масло растительное и сахар считаю вполне норму достаточной, но с чем мне есть хотя бы масло?, в семье- другое дело.
Я благословляю тот день и час когда вы все уехали из Ленинграда. Город находится под артиллерийским обстрелом, под бомбежками сверху.
Письмо от 30 сентября
30 сентября 1941 года, г. Кронштадт
Я уже тебе писал, с продуктами временно обстоит неблагополучно. Я в октябре буду получать двести грамм хлеба на день, этого безусловно мало. Но временно нужно жертвовать всем, для скорейшего уничтожения врага.
На фронте картина меняется, временный успех врага дошел до кульминационной точки-это был его предел. Сейчас положение рисуется в ином свете, правда враг еще упорен-отчаянно сопротивляется назад. Недалек день и час, когда Ленинград будет в безопасности и ты родная вновь в этот красивейший и родной тебе город.
5 ноября 1941 года, г. Кронштадт
Мне как и многим другим… дали карточку служащего. На нее норма: 200 граммов хлеба на день, 300 грамм животного масла, примерно столько же растительного, 950 грамм крупы, 800 грамм мяса. Обед отпускается только по продовольственным карточкам, а потому живу впроголодь. Положение безусловно временное, как только будет возможность доставки продуктов, оно безусловно улучшится, а пока приходится смириться и терпеливо ждать. Я лично распределил свои продукты так: в 12 часов обед без хлеба, в 20 часов чай и 200 граммов хлеба и так каждый день, оно правда скудновато и бедно, но все же терпимо.
Письмо от 5 ноября
Между 6 и 13 ноября 1941 года, г. Кронштадт
Настоящее положение нельзя назвать удовлетворительным. Основное- это питание. Я получаю 200 граммов хлеба, суп на мясном отваре или на отваре шпика, одну тарелочку, и на второе -пшенную кашу. Это является моей ежедневной порцией, что для поддержания организма конечно мало, тем более я не веду сидящий образ работ служащего, а мне приходится много ходить. Ежедневное недоедание, вернее, отсутствие необходимых жиров пагубно отражаются на здоровье и у меня сейчас начинает появляться легкое головокружение, к вечеру же если в этот день пришлось много ходить устают ноги и чувствуется слабость во всем организме.
Письмо от середины ноября
13 ноября 1941 года, г. Кронштадт
С питанием совсем плохо. С 13 ноября получаю 150 грамм хлеба на день. В столовой за тарелку супа отрезают 25 грамм крупы, за порцию пшённой каши 50 грамм крупы, причем сама порция каши весит не более 50 грамм. Итак, чтобы пообедать из двух блюд, мне нужно отдать 75 грамм крупы. На месяц мне по карточке полагается 950 грамм крупы, это только на 14 дней. Прибавим к этому восемь мясных котлет без гарнира, итого 22 дня. Восемь дней я вынужден сидеть на одном хлебе. Восемь дней только 150 граммов хлеба. Не знаю, выдержит ли организм или я свалюсь в постель, трудно сказать, во всяком случае, впереди мрачно и безрадостно. Как долго будет продолжаться блокада никто не знает? Одно мне ясно, больше двух месяцев подобного режима в питании мой организм не выдержит. Пишу тебе это письмо, а совсем, где-то близко рвутся артиллерийские снаряды противника.
Со стиркой белья плохо. Все прачки требуют платы хлеба, а где мне его взять? Я сам получаю крохи… Зимнюю куртку починил и хожу на работу в ней, правда вид у нее печален и грустен, но и время не лучше, главное же, в ней все же теплее. Купил себе парусиновые ботинки за 30 рублей, и пять пар носок, починил желтые баретки, в общем на зиму хватит. Пиджак у меня хороший благодаря перелицовке, за что благодарю тебя и бабушку. На работу хожу в синих брюках, отворот отпорол и подшил сам, короче одет как денди.
Письмо от 13 ноября
20 ноября 1941 года, г. Кронштадт
С питанием все хуже и хуже. С 20 ноября норма выдачи только 125 грамм на день. Я до выдачи новых продуктовых карточек, с сего дня питаюсь только одним хлебом. Чувствую колоссальную слабость, все тело налито свинцом, ноги положительно отказываются передвигаться, и кажутся пятипудовыми, начинается головокружение. Все данные голода ощущаются раньше, чем я это предполагал, а впереди еще долгих десять томительных дней. Каждый из нас с нетерпением ждет прорыва блокады, а с ним с прорывом и улучшения в питании. Но весь вопрос в том, когда мы сумеем прорвать блокаду? Уменьшить норму нельзя больше, нельзя, потому, что приходится работать. Сейчас у каждого человека энергии затрачивается больше, чем он может восстановить питанием, а потому и ощущается головокружение и полная немогота. Да… Положение критическое, но не катастрофическое. В голове только одна мысль: прорвать блокаду, прорвать блокаду! Наши бойцы после обращения Ленинградской правды прилагают все силы к тому, чтобы прорвать кольцо окружения и дать возможность подвоза продуктов, в них наше спасение, наша сила, производительность труда, короче жизнь, жизнь для уничтожения подлого врага…
Милая Клава! Как я устал… Война может затянуться, как говорит товарищ Сталин, до года. Многое зависит от того, как скоро появится второй фронт на континенте, чем скорее, тем ближе день поражения проклятого фашизма. Мерзавец стреляет куда попало, в дом ли, на улицу, в сквер ли или сад, бандиту безразлично. Оторвало голову женщине с ребенком или старику не все ли равно фашизму…
На работу я уже тебе писал, хожу в парусиновых туфлях, сегодня подвезло, купил калоши, в них все же теплее, но в них и тяжелее ходить, а хожу я сейчас как старик…
Письмо от 23 ноября
23 ноября 1941 года, г. Кронштадт
Дорогая Клава !
С питанием плохо. Третий день сижу только на одном хлебе 125 грамм. Ослаб, передвигаюсь как восьмидесятилетний старик, на котором вместо кожи обтянут пергамент. Осталось еще семь дней до выдачи новых продуктовых карточек, какая будет норма продуктов на декабрь неизвестна, но если норму сократят еще, то долго не выдержать, придется, как у нас здесь выражаются, сыграть в ящик… Масла на мою карточку служащего дают только выхлопкового, оно горькое и с хлебом его есть почти нельзя. Никаких других жиров не дают. Сахар, который я имел, весь скушал, возьмешь кусочек в рот и посасываешь, вроде немного и легче. На последнюю декаду я получу 50 грамм сахара и кажется 250 грамм карамели. Да, родная ! время тяжелое и трудное Только бы вы там не голодали, последнее просто сможет свести с ума.
Письмо от 30 ноября
30 ноября 1941 года, г. Кронштадт
Да главное не знаешь, останешься жив или нет. Пока всю благополучно, правда килограмм на 20 в весе сбавился и кое-как передвигаю ноги, но что будет дальше, трудно сказать, будем надеяться, что все обойдется благополучно, питание улучшится, в весе прибавится, ну и конечно сумею восстановить здоровье, а последнее главное. Знаешь дорогая ! Положительно все болит, ноет, полнейшая немогота. На днях меня встретил Абраша, Абрам Иванович ахнул ! Друг!.-вскричал он, да ты ли это ?! Ничего я не ответил ему, так как ему и так все понятно. Да и что я ему мог ответить? …Ко всему нужно добавить, сижу без света. Керосину, свечей, в продаже нет. И вот если освобождаешься к 18−19 часам приходится ложиться спать…
Письмо от 14 декабря
14 декабря 1941 года, г. Кронштадт
Как я изголодался !! Все мысли только об еде. Только и мечтаешь покушать. Человек становится ко всему пассивен и равнодушен, голод притупляет чувства и мыли, и что уж совсем плохо, я заметил, человек становится в сотню раз эгоистичнее, жаднее, ненасытнее и горе другого человека ему становится чуждо и непонятно. Клава, Родная ! Я благославляю тот день отъезда вас из Ленинграда,
Письмо от 20 декабря
18 декабря 1941 года, г. Кронштадт
Еще раз напоминаю, что я буквально сижу на 125 граммах хлеба, ну что бы ты стала делать в Ленинграде с ребятами на таком пайке. Очевидно, также как и я, медленно умирать голодной смертью.
Клава ! Убедительно прошу, вышли посылку шпика на мой военный адрес, иначе мне не дотянуть до улучшения в питании.
17 января 1942 года, г. Кронштадт
Клава, извини за лаконизм. Устал, болит живот, чего я вчера покушал вредного для желудка, что нестерпимая боль принуждает лечь в постель ?.
Последнее письмо
Это было последнее письмо Алексея. Оно написано уже на клочке бумаги сильно изменившимся почерком. Через неделю 24 января 1942 года Алексея не стало. Алексей Тимофеевич Иванов был похоронен в блокадной могиле на Кронштадтском кладбище. Семья узнала о его смерти только через четыре месяца из письма его друга Горохова.
Письмо друга Алексея о смерти
12 мая 1942 года
Клавдия Семеновна !
Писал Вам бесчисленное множество писем и телеграммы три шт. посылал, сообщая о смерти Алексея. От Вас не было ни разу ответа. У нас хранятся вещи, которые были с ним в больнице и часть денег не знаю, когда и куда Вам выслать деньги… Алексей умер от истощения вследствие голода, получал он карточку служащего и только полтора последних месяца получал рабочую карточку.
Фотографии Семьи Ивановых
Дочь Алексея Иванова Людмила воспитывалась матерью. Окончила Санкт-Петербургский университет, стала этнографом, защитила кандидатскую диссертацию. После переезда в Москву до конца жизни работала в Институте этнологии и антропологии РАН, занималась Океанией. Где похоронен отец она так и не узнала.
Этнограф Людмила Алексеевна Иванова
Наталья Тимофеевна Иванова, до конца своих дней прожившая в Ленинградской коммуналке с 10 соседями, хранила под кроватью небольшой мешочек сухарей. От нее я впервые узнал реальную историю блокады Ленинграда.