Хоффманн, Д. Л. Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм. 1914 — 1939 / Дэвид Л. Хоффманн; пер. с англ. А. Терещенко. — М.: Новое литературное обозрение, 2018.
Взяв власть в октябре 1917 года, большевики не имели планов осуществлять слежку за людьми, тем более не собирались создавать всепроникающий аппарат надзора. Так почему же они не просто сохранили, но и значительно расширили практику перлюстрации писем, использования осведомителей, составления систематических докладов о народных настроениях, причем всем этим руководила вновь созданная тайная полиция, учреждать которую большевики тоже не планировали? Конечно, в какой-то мере решения большевиков объяснялись политической необходимостью текущей ситуации — ситуации, которую они же сами отчасти и создали, когда, будучи партией меньшинства, захватили власть в стране, страдавшей от социальных и политических конфликтов. Стараясь удержать власть перед лицом вооруженной оппозиции и растущей анархии, Ленин и его соратники, не колеблясь, прибегли к надзору и принуждению. Сведения о населении и политических пристрастиях различных его групп были для большевиков, пытавшихся получить более высокую поддержку и подавить оппозицию, важнейшей информацией. Эти сведения имели огромную ценность и для их идеологической цели — преобразования общества.
Впрочем, формы политического надзора, к которым прибегли партийные лидеры, восходили не к какому-либо политическому или идеологическому плану, а к уже существовавшей на тот момент практике. Технологии надзора, усовершенствованные в годы Первой мировой войны, предоставляли большевистским руководителям возможности для сбора жизненно важной для них информации об их соперниках и политических мнениях населения в целом. В некоторых случаях большевики даже получали доклады, о которых и не просили, исходившие от бывших чиновников Временного правительства, продолжавших наблюдать за народными настроениями и после Октябрьской революции, — тот редкий пример, когда бюрократическая преемственность возобладала над революционным разломом. Немаловажен и факт, что даже после того, как советское правительство положило конец участию России в Первой мировой войне, мир в стране не наступил. Именно в ходе кровавой Гражданской войны, когда само выживание нового режима зависело от того, удастся ли ему мобилизовать народ в свою поддержку и уничтожить политических противников, всеобъемлющая слежка прочно вошла в состав советской системы. В ходе тотальной войны лидеры большевиков укрепили и расширили слежку, впервые развернутую в широком масштабе в годы Первой мировой войны.
Перлюстрация почты по-прежнему занимала центральное место среди прочих практик слежки. Указ советского правительства о цензуре и выемке почты, принятый в июле 1919 года, создал новую структуру для слежки за почтой, телеграфом, радио и телефонами. На каждое направление правительство выделило немалое число человек — в целом всеми видами перлюстрации занималось более 10 тысяч чиновников. Многие из них «перешли по наследству» от Временного правительства: по состоянию на конец 1918 года примерно половина сотрудников Московского военного почтово-телеграфного контрольного бюро, начала работать там еще до Октябрьской революции.
Хотя практические методы выемки писем не изменились и даже отчасти осуществлялись теми же людьми, советское правительство начало использовать эту форму слежки для решения новых задач. Сведения, полученные из вскрытых писем, продолжали оставаться одним из главных источников для докладов о «политических настроениях» населения. Но советская тайная полиция стала использовать эти сведения и с иной целью: для выявления и ареста людей, занимающихся «спекуляцией" — куплей-продажей различных предметов, в первую очередь еды, вне государственной системы рационов и твердых цен. Доклады тайной полиции в Петрограде в 1918 году показывают, что выемка писем сыграла большую роль в борьбе с этим низовым капитализмом, перешедшим при большевиках на нелегальное положение. На протяжении всей Гражданской войны за перлюстрацию писем отвечали органы, осуществлявшие надзор за почтой, но собранные сведения они передавали партии и тайной полиции, а в августе 1920 года вошли в состав Особого отдела ВЧК.
Подобно перлюстрации, сохранилась при советской власти и возникшая в годы Первой мировой войны система докладов о настроениях. В декабре 1917 года большевистские военные руководители жаловались, что политические комиссары, назначенные Временным правительством, посылают им доклады о солдатских настроениях, используя формуляры, напечатанные еще Временным правительством. Но вместо того чтобы отстранить этих комиссаров, им приказали продолжить подавать доклады, просто включив в них ряд дополнительных вопросов, не предусмотренных формулярами. В январе 1918 года политическое руководство Красной армии опубликовало новые правила составления этих докладов, внеся в них такие категории, как, например, «устранение контрреволюционных элементов». В ходе Гражданской войны Политическое управление Красной армии создало «информационный отдел», собиравший данные по военным подразделениям по всей стране. В этом отделе составляли графики, отражавшие «настроение» солдат, «дисциплину», «уровень сознательности», «отношение к Советской власти» и «отношение к коммунистам». В случае пораженческих настроений предлагались различные их причины — от «недостаточного продовольственного снабжения» до «слабой политической работы». Как и в случае с перлюстрацией писем, советские доклады о настроениях населения создавались при помощи прежних методов работы и руками прежних служащих. Изменились только политические цели.
В скором времени коммунистическая партия создала и собственный аппарат надзора. К 1919 году информационный отдел ЦК партии регулярно составлял доклады по губерниям об отношениях между населением и местными партийными организациями. Доклады о суждениях и настроениях жителей составляли не только партийные органы, но и ветви правительства. Наркомат внутренних дел, Российское телеграфное агентство, ВЧК — все они регулярно подавали доклады партийному руководству. Поток докладов от растущей советской бюрократии может показаться чрезмерным, но на самом деле он отражает то, до какой степени советские руководители были одержимы желанием понимать, о чем думает народ и каковы его политические пристрастия. В августе 1918 года Ленин потребовал, чтобы доклады о настроениях рабочих и крестьян в различных местностях приносили ему лично, и на протяжении всей Гражданской войны партийные деятели получали соответствующую информацию. Советские руководители стремились узнать чувства населения не для того, чтобы им соответствовать: тех, кто выступал против их власти, они объявляли «отсталыми», «политически несознательными» или «контрреволюционерами». Они желали узнать, о чем думают люди, чтобы «просветить» их и преобразовать. В годы Гражданской войны от этого зависело само выживание советского государства, не говоря уже о более широком проекте интеграции людей в новый, социалистический общественный строй.
Использование советским правительством надзора отражало более масштабные изменения в политике как таковой, и лучшим доказательством этому служит тот факт, что и враги большевиков в Гражданскую войну тоже прибегали к слежке. Белые армии создавали обширные сети надзора с целью узнать чувства жителей и повлиять на них. Белогвардейцы, действовавшие на юге, — Вооруженные силы Юга России под руководством генерала Антона Деникина и его зарождавшееся правительство — создали отдел пропаганды, в задачи которого входило докладывать о настроениях жителей и вести пропаганду, стремясь добиться народной поддержки. Отдел, в свою очередь, создал информационные комитеты по всей территории, находившейся под контролем Деникина и его армии, и белые чиновники, работавшие в этих комитетах, поставляли все более и более стандартизированные доклады о настроениях среди населения. Кроме того, правительство Всевеликого Войска Донского, вначале союзное армии Деникина, а позднее подчинявшееся ей, организовало собственную структуру слежки, тоже имевшую многочисленные филиалы и агентов, разъезжавших по всей территории Войска Донского. Некоторые из этих агентов открыто работали агитаторами и лекторами, выступавшими за белых. Другие маскировались под студентов, врачей и железнодорожных рабочих, собирая информацию о настроениях в народе. Эти агенты подавали доклады, на основе которых руководство Войска Донского составляло ежедневные сводки о настроениях среди местных жителей. Хотя в ходе Гражданской войны белогвардейцы не смогли добиться такой народной поддержки, как коммунисты, сам факт того, что эта разношерстная группа политических и военных деятелей, включавшая в себя как монархистов, так и конституционных демократов, увидела необходимость отслеживать настроения в народе и влиять на них, свидетельствует о понимании ими новых политических реалий.
Советские доклады о настроениях населения помогали вести политическую работу. Например, составленный в сентябре 1919 года доклад Красной армии о «политическом и культурно-просветительском» состоянии солдат содержал характеристику «политической сознательности» и «народного настроения» каждой бригады. Революционный настрой одной из бригад относился на счет регулярной политико-просветительской работы, а недостаток политической сознательности другой бригады объяснялся отсутствием опытных пропагандистов. Методы политической работы и ресурсы, имевшиеся в распоряжении пропагандистов, тоже нашли отражение в этом докладе: в большинстве бригад были небольшие библиотечки и проводились регулярные лекции, а в некоторых еще и обучали грамоте, а также устраивали спектакли. Тайная полиция большевиков в своих докладах о настроениях населения часто объясняла недовольство советской властью как экономическими трудностями, так и недостатком политического просвещения. В одном докладе 1919 года отмечалось, что антисоветские настроения особенно сильны в тех местах, где наблюдается продовольственный кризис. В другом докладе сообщалось, что Углич стал средоточием «белогвардейских банд» из-за своего отдаленного расположения и политической недоразвитости городского населения. В третьем докладе указывалось, что население Ярославской губернии в силу своей отсталости легко попало под влияние контрреволюционеров, а крестьяне после реквизиций зерна настроены «реакционно».
Уже в годы Гражданской войны решающую роль в сфере надзора взяла на себя тайная полиция. Хотя до революции большевистское руководство вообще не предполагало создавать тайную полицию, 7 декабря 1917 года была учреждена Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, ставшая известной как ВЧК, или просто Чека. Предполагалось, что это временная комиссия, которая создается лишь для борьбы с конкретной политической угрозой (общей стачкой государственных служащих), но на деле ВЧК стала постоянной полицией безопасности, осуществлявшей надзор за населением. В своей работе эта полиция преследовала несколько разных целей. Кроме сообщений о настроениях среди жителей, ВЧК собирала данные о тех, кого подозревала в антисоветской деятельности, и, основываясь на этих данных, производила многочисленные аресты, приводившие к тюремным срокам и казням. В циркуляре, вышедшем в апреле 1919 года, Мартын Янович Лацис, один из основателей и руководителей ВЧК, отметил, что она должна вести наблюдение за каждым бывшим царским чиновником, офицером, полицейским, помещиком, банкиром и священником. В следующем году он писал, что «контрреволюционны целые классы», и заявлял, что «необходимо учредить наблюдение за всей крупной и мелкой буржуазией". Действия ВЧК по слежке за всеми, кого она считала подрывными элементами, напоминали слежку царской полиции за оппозицией и революционерами. Однако советская тайная полиция отличалась не только гораздо более широким размахом действий (она следила за тысячами, а потом и миллионами людей), но и тем, что осуществляла надзор не за отдельными лицами, а за целыми социальными слоями.
ВЧК даже создала классификацию разных сегментов буржуазии, оценив исходившую от них политическую опасность. В докладе, составленном ВЧК в июне 1919 года, отмечалось, что большинство специалистов — противники советской власти, и давалось приказание чекистам-оперативникам расспрашивать рабочих о «политических взглядах» специалистов на их фабриках. Затем в докладе перечислялись пять разновидностей специалистов, начиная от «явных или тайных контрреволюционеров» и до тех, чьи политические взгляды еще предстояло выяснить. Доклад призывал агентов внимательно следить за деятельностью специалистов и создать картотеку по ним, а также подчеркивал, что контрреволюционеров следует арестовывать и заключать в концентрационный лагерь.
Численность личного состава ВЧК росла по экспоненте: это было необходимо для поддержания столь обширной сети надзора. В декабре 1917 года ее центральный аппарат насчитывал всего 25 человек; к марту их число выросло до 219, к июню — до 481, к сентябрю — до 779. Еще более стремительно росла ее численность на местном уровне: советская тайная полиция стремилась распространить свою власть на все части страны. К лету 1921 года общее число служащих ВЧК составляло около 60 тысяч, и это не считая обширной сети осведомителей. На конференции ВЧК было принято решение, что все члены партии, состоящие в Красной армии, должны стать осведомителями и собирать данные как о подозрительных лицах, так и о настроениях среди солдат. Были созданы «особые отделы» ВЧК в каждом военном подразделении, а также в других учреждениях. Как считает Владлен Измозик, к концу Гражданской войны сеть советской тайной полиции проникла во все сферы политической и экономической жизни страны. Хотя ВЧК, как я уже отмечал, создавалась в качестве временного учреждения для борьбы с контрреволюционной угрозой, она превратилась в постоянный институт советского государства. И ее методы надзора — тоже.
Завершение Гражданской войны предоставило партийным деятелям возможность ослабить надзор за советскими гражданами. С разгромом белых армий непосредственная угроза контрреволюции отступила, и всеобщая слежка уже не казалась столь необходимой, как в военное время. Когда в 1921 году на X съезде партии Ленин заявил о переходе к новой экономической политике (нэпу), он дал таким образом пример того, как партийные деятели могут отступить от политики военного коммунизма хотя бы в экономической среде. Тем не менее подавляющее большинство членов партии не поддержали нэп. В лучшем случае они считали его стратегическим отступлением, необходимым по причине экономического коллапса и сопротивления крестьян продразверстке. Но многие коммунисты сочли нэп предательством, уступкой тем самым «буржуазным элементам», ради победы над которыми они проливали кровь в годы Гражданской войны. Вместо того чтобы привести к политической либерализации советского режима, введение нэпа заставило партийных руководителей стать еще более бдительными в деле защиты революции, будущее которой по-прежнему не было обеспечено.