Эволюция: Неопровержимые доказательства / Джерри Койн; Пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2018.
После сна длиной в сотни миллионов веков мы наконец открыли глаза на шикарной планете, сверкающей цветами, богатой жизнью. В течение нескольких десятилетий мы должны будем закрыть глаза снова. Это ли не благородный, просвещенный путь — посвятить наше короткое время под солнцем работе над пониманием Вселенной и того, как мы в ней оказались? Вот как я отвечаю, когда меня спрашивают, зачем я утруждаюсь вставать по утрам с постели.
Ричард Докинз
Несколько лет назад группа предпринимателей из богатого чикагского пригорода пригласила меня выступить на тему «эволюция против теории разумного замысла». К чести хозяев следует сказать, что они выказали достаточно интеллектуальной любознательности и потому захотели узнать больше о предполагаемом «споре». В своем выступлении я развернул перед слушателями все доказательства эволюции и затем объяснил, почему теория разумного замысла — это скорее религиозное истолкование жизни, чем научное. После лекции ко мне подошел один из слушателей и сказал: «Ваше доказательство эволюции очень убедительно, но я все равно в него так и не верю».
В этих словах заключается вся суть повсеместно распространенного и глубинного двойственного отношения, которое многие люди питают к эволюционной биологии. Доказательство эволюции убедительно, но их оно не убеждает. Как такое возможно? Другие научные области заразой таких проблем не затронуты. Мы ведь не сомневаемся в существовании электронов или черных дыр, хотя эти феномены от нашей повседневной жизни отстоят гораздо дальше, чем эволюция. В конце концов, окаменелости можно посмотреть в любом естественнонаучном музее, и везде постоянно пишут о том, как бактерии и вирусы вырабатывают резистентность к лекарствам. Так в чем же проблема с эволюцией?
Недостаток доказательств уж точно не проблема — их более чем достаточно. Поскольку вы уже дочитали до этой главы, то успели убедиться, что эволюция нечто гораздо большее, чем научная теория: это научный факт. Мы рассмотрели доказательства из разных областей: палеонтологии, биогеографии, эмбриологии, рудиментарных структур, неоптимальной кон- струкции
Мы также убедились, что эволюционная биология выдвигает прогнозы, которые можно проверить, хотя, разумеется, она не прогнозирует путь развития того или иного вида, поскольку это зависит от мириадов зыбких факторов: например, от того, какие именно мутации возникнут и как может измениться окружающая среда. Но мы можем предсказать, где будут обнаружены ископаемые (приведем в пример предсказание Дарвина о том, что предки человека будут обнаружены в Африке), нам по силам предсказать, когда появились общие предки (например, вспомним находку рыбонога, ископаемого тиктаалика, в скальной породе возрастом 370 млн лет), и еще до обнаружения этих предков мы уже можем прогнозировать, каков окажется их облик (один из примеров — примечательное недостающее звено между муравьями и осами). Ученые предсказали, что ископаемые останки сумчатых животных будут обнаружены в Антарктиде, и так оно и вышло. Нам также по силам предсказать, что если будет обнаружен вид животных, у которого самцы имеют яркий окрас, а самки нет, то у этого вида половое поведение будет полигинным.
Ежедневно копилка научной литературы пополняется сотнями наблюдений и экспериментов. Многие из них никак не связаны с эволюцией — это наблюдения, касающиеся нюансов физиологии, биохимии, развития
Когда мы утверждаем «эволюция существует», мы подразумеваем то, что основные положения дарвинизма получили подтверждение. Организмы эволюционировали, причем постепенно, эволюционные ветви разделились на различные виды, происходящие от общих предков, а естественный отбор — основной двигатель адаптации. Ни один серьезный биолог не опровергает эти утверждения. Однако это не означает, что дарвинизм в научном смысле исчерпал себя и в нем не осталось загадок. Это далеко не так. Эволюционная биология бурлит спорами и вопросами. Как именно работает половой отбор? Выбирают ли самки самцов с хорошими генами? Насколько велика роль генетического дрейфа (в противоположность естественному или половому отбору) в эволюционных изменениях нуклеотидного состава ДНК или признаков организмов? Какие из ископаемых гоминин являются прямыми родственниками Homo sapiens? Что вызвало кембрийский эволюционный взрыв, в ходе которого множество новых форм животных появилось всего лишь за миллион лет?
Критики эволюции хватаются за эти спорные вопросы и утверждают, что такие вопросы показывают неверность самой эволюционной теории. Однако они ошибаются. У серьезных биологов нет разногласий относительно основных положений эволюционной теории, а все дебаты идут только вокруг нюансов того, как происходила эволюция, и о том, какую относительную роль сыграл тот или иной эволюционный механизм. Спорные вопросы вовсе не опровергают эволюцию, они, по сути дела, служат признаком того, что эта область науки бурно живет и развивается. Науку двигают вперед именно неведение, споры и проверка альтернативных теорий путем наблюдений и экспериментов. Наука без споров — это наука без прогресса.
Тут я мог бы просто сказать: «Знаете что, я привел вам доказательства, и они показывают, что эволюция существует. Quod erad demonstrandum, что и требовалось доказать». Но, если я так поступлю, это будет недобросовестно, потому что, подобно предпринимателю, с которым я беседовал после своей лекции, многим людям, чтобы принять эволюцию и поверить в нее, нужно нечто большее, чем доказательства. Для них эволюция затрагивает такие серьезные вопросы цели, морали и смысла, что они просто не в состоянии принять ее, сколько доказательств им ни приведи. Их не столько задевает наше происхождение от обезьян, сколько эмоциональные последствия, с которыми они сталкиваются в попытках принять этот факт. И пока мы не будем учитывать такие соображения, нам не удастся убедить весь мир в том, что эволюция — неопровержимая истина. Как заметил американский философ Майкл Руз: «Никто не лежит без сна, переживая из-за пробелов в палеонтологической летописи. Многим не дают уснуть проблемы абортов, или наркотиков, или упадка института семьи, или вопрос однополых браков и всего прочего, что противопоставляется так называемым «моральным ценностям»».
Нэнси Пирси, американский философ консервативного толка и сторонница теории разумного замысла, выразила этот распространенный страх так:
Почему публику так волнует биологическая теория? Потому что люди интуитивно чувствуют: на кону нечто большее, чем научная теория. Они знают, что, когда в школьном классе преподают натуралистическую эволюцию, то в соседних классах на уроках истории, социологии, семейной жизни и во всех областях школьной программы будут преподавать натуралистические воззрения на этику.
Пирси утверждает (и многие американские креационисты того же мнения), что все зло от теории эволюции происходит из двух мировоззрений, составляющих часть науки: от натурализма и материализма. Идея натурализма в том, что единственный способ понять Вселенную — научный метод. Материализм утверждает, что единственная реальность — это физическая материя Вселенной, а все остальное, в том числе мысли, воля и эмоции, проистекают из физических законов, воздействующих на эту материю. Посыл эволюции и науки в целом — это посыл натуралистического материализма. Дарвинизм говорит, что, подобно всем видам, человек возник благодаря многовековой работе слепых, бесцельных сил. Насколько нам известно, силы, которые вызвали к жизни папоротники, грибы, ящериц и белок, породили и нас. Положим, наука не может полностью исключить вероятность сверхъестественного объяснения. Возможно, хотя и очень маловероятно, что всем нашим миром управляют эльфы. Но потребность в сверхъестественных объяснениях такого рода вообще не возникает: мы умудряемся прекрасно постигать естественный мир с помощью рассудка и материализма. Более того, сверхъестественные объяснения — это всегда конец вопросам: такова воля Господа, и точка. Наука, наоборот, никогда не довольствуется полученными ответами: мы продолжим изучать Вселенную, пока существует человечество.
Однако утверждение Пирси, что преподавание эволюции на уроках неизбежно повлияет на преподавание этики, истории и семейной жизни — это необоснованное паникерство. Как можно извлечь из эволюции смысл и цель жизни или этические устои? Никак. Эволюция — это просто теория о процессе и путях развития жизни, а вовсе не грандиозное философское учение о смысле жизни. Эволюция не скажет нам, что делать или как поступать. Это и представляет проблему для многих верующих, которые жаждут отыскать в истории нашего происхождения причину для нашего существования и наставление, как себя вести.
Большинство из нас нуждается в цели и смысле жизни и этическом руководстве. Как нам обрести их, если мы примем идею, что эволюция — это подлинная история происхождения человека? Вопрос этот лежит за пределами научной сферы. Однако эволюция все же способна пролить некоторый свет на то, обусловлена ли наша мораль генетически. Если наши тела представляют собой плод эволюции, то как насчет наших поступков? Несем ли мы с собой психологический багаж миллионов лет на просторах африканской саванны? Если да, то насколько мы способны его преодолеть?
Внутренний зверь
Распространенный предрассудок об эволюции гласит: если мы признаем, что мы лишь эволюционировавшие млекопитающие, то не останется никаких сдерживающих механизмов, мешающих нам вести себя как звери. Мораль будет выброшена на свалку истории, и человечество заживет по законам джунглей. Именно так выглядит натуралистическое воззрение на этику, которое, как опасается Нэнси Пирс, проникнет в наши школы. Помните старую песенку Коула Портера?
Говорят, игуаны
Крутят романы,
То же творят и верблюды.
Мы люди
И млекопитающие —
Так давайте проказничать
И безобразничать!
У этого утверждения есть вариант посвежее, который в 1999 г. сформулировал бывший член конгресса Том Делэй. Он заявил, что причины массовой резни в средней школе в Колумбии, возможно, коренятся в дарвинизме, и вслух зачитал на заседании конгресса США письмо, опубликованное в некой техасской газете. Там в саркастическом тоне говорилось, что «это [убийство] не могло случиться из-за того, что наша школьная система внушает детям, что они не более чем усовершенствованные обезьяны, которые эволюционировали из какой-то доисторической грязной жижи». В своей книге-бестселлере «Безбожие: Церковь либерализма» (Godless: The Church of Liberalism) ученое светило Энн Коултер, отличающаяся консервативными взглядами, пошла еще дальше и четко заявила, что либералам эволюция «позволяет совершенно сорваться с цепи и пуститься во все тяжкие. Делай что душа пожелает, трахай свою секретаршу, убей бабушку, сделай аборт, чтобы не рожать дефективного ребенка, — Дарвин учит, что человечеству все это на пользу!» Конечно, Дарвин никогда ничего подобного не говорил.
Разве эволюционная биология когда-нибудь заявляла, что мы генетически запрограммированы вести себя подобно нашим предположительно звероподобным предкам? У широкой публики такое ошибочное впечатление сложилось из-за неимоверно популярной книги эволюциониста Ричарда Докинза «Эгоистичный ген» (The Selfish Gene) или, скорее, из-за ее заглавия. Публике показалось, что книга утверждает, будто эволюция заставляет нас вести себя эгоистично и заботиться только о себе. Кто захочет жить в таком мире? Однако в книге Докинза ничего подобного не говорится. Автор отчетливо показывает, что эгоистичный ген — метафора, показывающая, как работает естественный отбор. Гены ведут себя так, словно они эгоисты: те, кто обеспечивает лучшие адаптации, как будто состязаются с другими генами за будущее существование. И да, эгоистичные гены способны породить эгоистичное поведение. Однако существует также огромный пласт научной литературы, посвященный тому, как эволюция отдает предпочтение генам, ведущих к сотрудничеству, альтруизму и даже нравственному поведению. В конечном итоге наши предки, возможно, были не так уж звероподобны, и в любом случае джунгли с их разнообразием животных, многие из которых живут в довольно сложных и объединенных сообществах, вовсе не так попирают законы, как это подразумевает поговорка о «законе джунглей".
Итак, если наша эволюция как общественных обезьян оставила свой отпечаток на нашем мозге, что именно в человеческом поведении может быть «запрограммированным»? Сам Докинз сказал, что книгу «Эгоистичный ген» с равным успехом можно было озаглавить «Ген сотрудничества». На что мы настроены генетически — на эгоизм, на сотрудничество или на то и другое?
В последние годы появилась новая научная дисциплина, которая пытается ответить на этот вопрос, интерпретируя поведение человека в свете эволюции. Эволюционная психология восходит к книге Э. Уилсона «Социобиология» (Sociobiology) — масштабному труду, рассматривающему поведение животных с точки зрения эволюции. В последней главе этой книги было выдвинуто предположение, что и человеческое поведение тоже, возможно, объясняется эволюцией. В основном эволюционная психология стремится представить поведение современного человека как результат адаптивной эволюции наших предков под действием естественного отбора. Если отсчитывать начало «цивилизации» от отметки 4000 лет до н. э., когда уже существовали сложные общества, как сельскохозяйственные, так и городские, то получается, что до наших дней прошло всего 6000 лет. Это лишь одна тысячная часть общего срока, в течение которого человеческая родословная была изолирована от родословной шимпанзе. Подобно тонкому слою глазури на торте, примерно 250 поколений цивилизованного общества венчают 300000 поколений, в течение которых мы, возможно, были охотниками и собирателями, жившими в маленьких социальных группах. Так что у естественного отбора было много веков на то, чтобы адаптировать нас к подобному образу жизни. Физическую и социальную среду, к которой мы адаптировались в течение этого долгого периода, эволюционные психологи называют средой эволюционной адаптации, или СЭА. Несомненно, как утверждают эволюционные психологи, мы сохранили много поведенческих черт, которые эволюционировали в СЭА, даже если они перестали быть адаптивными или даже стали мальадаптивными. В конце концов, с тех пор как появилась современная цивилизация, для эволюционных изменений было относительно мало времени.
В самом деле, похоже, что всем человеческим обществам присущ одинаковый и хорошо известный набор «человеческих универсалий". В своей книге, которая так и называется «Человеческие универсалии» (Human Universals), Дональд Браун составил перечень из десятков подобных черт, включая использование символического языка (в котором слова служат абстрактными символами для действий, объектов и мыслей), разделение труда между полами, мужское доминирование, религиозные верования или веру в сверхъестественное, скорбь по умершим, оказание предпочтения родственникам перед другими людьми, декоративно-прикладное искусство и моду, танцы и музыку, сплетни, украшение тела и любовь к сладкому. Поскольку большая часть этих черт отличает человека от животных, их можно считать аспектами человеческой природы.
Однако не следует всегда допускать, что распространенное типичное поведение отражает генетически обусловленные адаптации. Одна из проблем состоит в том, что слишком уж просто подыскать эволюционную причину тому, что многие проявления современного человеческого поведения должны были быть адаптивны в СЭА. Например, искусство и литература, возможно, были эквивалентом павлиньего хвоста, а художники и артисты оставляли больше потомства, потому что их творения привлекали женщин. Насилие? Это способ, позволяющий мужчинам, которые не сумели найти партнерш, оставить потомство; такие мужчины оказались отобраны в СЭА за свою склонность насильно спариваться с женщинами. Депрессия? Не проблема, и ей найдется объяснение: возможно, это был способ адаптивно уйти от стрессовых ситуаций, собирая все свои ментальные ресурсы, чтобы справиться с жизнью. Или, быть может, она представляла собой ритуализованную форму социального поражения, позволяя уклониться от соревнования, набраться сил и, отдохнув, вернуться к борьбе. Гомосексуальность? Хотя это поведение кажется прямой противоположностью тому, что должен бы поощрять естественный отбор (гены, отвечающие за гомосексуальное поведение, которые не передаются потомкам, быстро исчезли бы из популяций), но можно извернуться и допустить, что в СЭА гомосексуальные мужчины оставались дома и помогали своим матерям производить других отпрысков. В подобных обстоятельствах гены гомосексуальности могли быть переданы гомосексуалами их братьям и сестрам, особям, разделявшим с ними эти гены. Кстати, я тут ничего не сочинил, все эти объяснения невыдуманные, и все они на самом деле появлялись в опубликованной научной литературе.
У психологов, биологов и философов наблюдается растущая (и тревожная) тенденция дарвинизировать каждый аспект человеческого поведения, превращая его исследование в какую-то научную салонную игру. Но изобретательные реконструкции того, как могло развиться то или иное явление, — это не наука; это фантазии на тему. Стивен Гулд ехидно назвал такого рода рассуждения «сказками просто так», отсылая к знаменитой книге Редьярда Киплинга. В ней, как вы помните, приводятся восхитительные, но вымышленные объяснения различным особенностям животных: «Откуда у кита такая глотка», «Как леопард стал пятнистым»
Но невозможно и напрочь отмести идею о том, что у различных поведенческих паттернов есть эволюционная основа. Конечно же, у некоторых она есть. Сюда входят поведенческие проявления, которые почти наверняка представляют собой адаптации, потому что они встречаются у многих животных и их важность для продолжения рода и выживания совершенно очевидна. На ум сразу же приходят еда, сон (хотя мы пока так и не знаем, зачем нам спать, но период отдыха мозга встречается у многих животных), сексуальное влечение, забота о потомстве и предпочтение сородичей неродным.
Вторая категория поведенческих проявлений — это те, которые тоже наверняка эволюционировали путем отбора, но их адаптивное значение пока что не так отчетливо, как, скажем, у заботы о потомстве. Самый очевидный пример в этой категории — половое поведение. Как и у многих животных, у людей самцы чаще всего беспорядочны в половых связях, а самки разборчивы (несмотря на навязываемую обществом моногамию, которая преобладает во многих культурах). Самцы крупнее и сильнее самок; уровень тестостерона — гормона, отвечающего за агрессию, — у них выше. В обществах, где проводились измерения репродуктивного успеха, его вариативность у мужчин всегда больше, чем у женщин. Статистические исследования газетных объявлений о знакомстве (учитывая, что это не самая строгая форма научного изыскания) показали следующее: в то время, как мужчины ищут женщин помоложе, с телом, приспособленным для производства потомства, женщины предпочитают мужчин постарше, обладающих богатством, общественным положением и желанием вкладываться в отношения. Все эти черты логически объяснимы в свете того, что нам известно о половом отборе у животных. Хотя это и уподобляет нас морским слонам, параллели отчетливо указывают на то, что особенности нашего тела и поведения были сформированы половым отбором.
Однако проводить параллели с другими животными нужно крайне осторожно. Возможно, мужчины крупнее не потому, что конкурируют за женщин, а в результате эволюционного разделения труда: в СЭА мужчины, вероятно, охотились, в то время как женщины вынашивали детей, заботились о потомстве и занимались собирательством. (Обратите внимание, что это эволюционное объяснение, просто оно опирается на естественный отбор, а не на половой.) Чтобы объяснить каждую грань человеческой сексуальности эволюцией, придется очень сильно поскрипеть мозгами. Например, в современных западных обществах женщины украшают себя гораздо тщательнее, чем мужчины: тут и косметика, и разнообразие модной одежды, и многое другое. Такое положение сильно отличается от ситуации с половым отбором у большинства животных, например от райских птиц, у которых ярче именно самцы: у них в процессе эволюции выработался более яркий окрас, украшения и более сложные брачные танцы. Кроме того, всегда есть опасный соблазн рассматривать поведение людей только в нашем непосредственном окружении, в нашем обществе и забыть, что поведение зачастую варьирует в зависимости от времени и места. Быть гомосексуалом в современном Сан-Франциско, возможно, совсем не то же самое, что быть им же в Афинах 25 веков назад. Мало существует видов поведения, которые были бы неизменны и абсолютны, как язык и сон. Тем не менее мы можем быть вполне уверены, что некоторые стороны сексуального поведения, универсальная любовь к жирному и сладкому и склонность откладывать жировые запасы — это черты, которые у наших предков были адаптивным поведением, но в наши дни необязательно являются таковым. А лингвисты, такие как Ноам Хомский и Стивен Пинкер, убедительно доказали, что использование символического языка, по всей вероятности, генетически обусловленная адаптация, и аспекты синтаксиса и грамматики каким-то образом закодированы у нас в мозге.
Наконец, есть очень обширная категория видов поведения, которые иногда считаются адаптациями, но об эволюции которых нам практически ничего не известно. К ним относятся многие из интереснейших человеческих универсалий, в том числе нравственные нормы, религия и музыка. Теорий и книг, посвященных возможным версиям того, как развились эти особенности, бесчисленное множество. Некоторые современные мыслители выстроили замысловатые гипотетические сценарии того, как естественный отбор воздействовал на мышление обладающих социальной организацией приматов, унаследованное человеком, и как у человека в результате возникло нравственное чувство и многие нравственные установки. Точно таким же образом, по их мнению, язык способствовал созданию сложного общества и культуры. Но в конечном итоге все эти идеи сводятся к непроверенным теориям, которые, быть может, и проверить-то нереально. Практически невозможно реконструировать то, как выработались и сложились эти характеристики (и даже то, являются ли они генетическими обусловленными) и представляют ли они собой прямые адаптации или, как освоение огня, они лишь побочные продукты сложного мозга, развившего поведенческую гибкость, чтобы заботиться о собственном теле. Любые домыслы, которые не подкреплены убедительными доказательствами, следует воспринимать с крайним подозрением. Я лично считаю, что умозаключения насчет эволюции человеческого поведения обязательно должны быть основаны на столь же скрупулезных исследованиях, какие обычно применяются при изучении других животных, не человека. А если вы почитаете журналы о животных, то убедитесь, что это требование поднимает планку достаточно высоко, так что многие допущения об эволюционной психологии оказываются абсолютно несостоятельными.
Таким образом, у нас нет ни малейших причин воспринимать себя как марионеток, дергающих ручками и ножками на веревочках эволюции. Да, возможно, отдельные аспекты нашего поведения закодированы генетически и постепенно сформировались у наших предков — обитателей саванны — в результате естественного отбора. Но гены еще не судьба. Генетики хорошо усвоили один урок, который, похоже, не отложился в сознании широкой публики, чуждой науке. Урок этот таков: «генетический" не означает «неизменный". На экспрессию генов могут повлиять самые разные факторы окружающей среды. Например, сахарный диабет первого типа — это генетическая болезнь, но ее пагубное воздействие можно существенно уменьшить небольшими дозами инсулина: это вмешательство окружающей среды. Близорукость у меня наследственная, но не причиняет мне затруднений благодаря очкам. Точно так же нам по силам унять свой непомерный аппетит по части шоколада или мяса при помощи силы воли и занятий в группе по контролю веса, а институт брака прошел долгий путь к тому, чтобы ограничивать склонность мужчин к промискуитету.
Эгоизма, аморальности и несправедливости в мире по-прежнему в избытке. Но присмотритесь повнимательнее, и вы увидите также бесчисленные поступки, говорящие о доброте и альтруизме. Возможно, и в том и в другом варианте поведения есть составляющие, которые коренятся в нашем эволюционном наследии, но в большой степени эти поступки — вопрос выбора, а не генов. Жертвовать на благотворительность, отправляться волонтером в страны третьего мира, чтобы искоренять болезни, тушить пожары ценой огромного личного риска, — ни один из этих поступков мы не совершаем под прямым воздействием эволюции. И с течением времени, несмотря на то что ужасы наподобие «этнической чистки» в Руанде или на Балканах все еще происходят, мы видим, что по всему миру возрастает стремление к справедливости. Во времена Древнего Рима лучшие умы в истории человечества считали, что сидеть и смотреть, как люди буквально не на жизнь, а на смерть сражаются между собой или с дикими зверями, — это превосходное развлечение. Сейчас на планете нет ни одной культуры, в которой подобное времяпрепровождение не сочли бы варварством. Точно так же когда-то во многих культурах были нормой и важной частью жизни человеческие жертвоприношения. К счастью, и они исчезли. Во многих странах равноправие мужчин и женщин сейчас воспринимается как данность. Более богатые народы осознают, что обязаны помогать, а не эксплуатировать народы победнее. Нас стало больше волновать обращение с животными. Весь этот перечень не имеет ничего общего с эволюцией, потому что перемены происходят слишком быстро, чтобы быть вызванными нашей генетикой. Следовательно, ясно, что, каково бы ни было наше генетическое наследство, оно не смирительная рубашка, которая навеки сковывает нас и заставляет вести себя так же, как наши звероподобные предки. Эволюция говорит нам о том, откуда мы пришли, а не куда нам идти.
И хотя эволюция действует бесцельно и материалистично, это вовсе не означает, что наша жизнь лишена цели. Мы определяем свои цели, смысл жизни и мораль — кто путем религиозной мысли, кто светским. Многие из нас находят смысл жизни в работе, семье, призвании. Утешение и пищу для размышлений мы черпаем в музыке, изобразительных искусствах, литературе и философии.
Многие ученые получают огромное духовное удовлетворение, размышляя о чудесах Вселенной и о нашей способности осмысливать их. Альберт Эйнштейн, которого зачастую по ошибке считают традиционно религиозным человеком, тем не менее воспринимал изучение природы как духовный опыт:
Прекраснейшее из того, что мы можем испытать, таинственно. Это фундаментальное чувство, которое стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Тот, кто не знает этого и не способен более поражаться, испытывать чувство изумления, подобен мертвому, погашенной свече. Религию породило ощущение тайны, хотя и смешанное наполовину со страхом. Знание о существовании чего-то таинственного, во что мы не можем проникнуть, о проявлениях фундаментальнейшей причины и самой сверкающей красоты, которые доступны нашему рассудку только в самых элементарных формах, — именно это знание и это переживание образуют поистине религиозное ощущение; в этом смысле и только в нем одном я подлинно религиозный человек… Для меня достаточно вечной жизни и даже ограниченного представления о чудесном устройстве реальности вместе с целеустремленными попытками постижения части, пусть и сколь угодно малой, разума, который проявляет себя в природе.
Черпать свою религиозность в науке также означает принимать сопутствующее ей чувство смирения перед Вселенной и мысль о том, что мы вряд ли когда-нибудь узнаем все ответы. Одним из таких смиренных стоиков был физик Ричард Фейнман:
Мне не обязательно знать ответ. Меня не пугает неведение, я не боюсь затеряться в таинственной Вселенной без всякой цели, а возможно, насколько я могу судить, именно таково устройство мира. Но меня это не пугает.
Но не стоит ожидать подобного отношения от всех поголовно и не стоит предполагать, что «Происхождение видов» вытеснит Библию. Сравнительно немного найдется тех, кто способен черпать неизменное утешение и поддержку в чудесах Вселенной; и еще меньше на свете тех, кому дарована привилегия что-то прибавить к этим чудесам благодаря собственным изысканиям. Британский романист Иэн Макьюэн сокрушается, что науке не удалось заменить традиционную религию:
Наша светская и научная культура не заменила и даже не составила конкуренцию этим взаимно несовместимым, сверхъестественным системам мышления. Научному методу, скептицизму или рационализму в целом еще только предстоит отыскать всеобъемлющий голос, который был бы настолько мощным, простым и притягательным для всех, что смог бы состязаться со старыми сказками, придающими смысл человеческой жизни. Естественный отбор — это сильное, красивое и экономичное объяснение жизни на Земле во всем ее разнообразии, и, возможно, в нем содержится зародыш нового, конкурентоспособного мифа о сотворении мира, который превзойдет старый, потому что будет правдив. Но этот миф еще только ожидает своего вдохновенного составителя, своего певца, своего Мильтона… Разум и миф пока что продолжают пребывать в тесном и неловком соседстве поневоле.
Конечно, я не претендую на роль Мильтона от дарвинизма. Но по крайней мере мне по силам попытаться хотя бы рассеять заблуждения, которые отпугивают широкую публику от эволюции и от того, чтобы владеть потрясающим знанием, что жизнь во всем ее изумительном разнообразии произошла от одной-единственной простой воспроизводящейся молекулы. Величайшее из этих заблуждений состоит в уверенности, что, принимая эволюцию, мы будто бы каким-то образом подорвем основы общества, сокрушим мораль, начнем вести себя как звери, и выпустим в жизнь новое поколение Гитлеров и Сталиных.
Но этого попросту не может произойти, как мы знаем на примере многих европейских стран, чье население полностью принимает эволюцию и при этом сохраняет цивилизованность. Эволюция просто существует, а уж какие выводы мы из нее сделаем, такие сделаем. Я попытался показать, что мы способны понять: эволюция проста и чудесна. А изучение эволюции не только не ограничивает наши поступки, но освобождает разум. Возможно, люди всего лишь крошечная веточка на раскидистом древе эволюции, но мы совершенно особые животные. Выковывая наш разум, естественный отбор открыл нам новые миры. Мы научились делать свою жизнь неизмеримо лучше в сравнении с тем, как жили наши предки, мучившиеся от болезней, неудобств и постоянного поиска пропитания. Мы способны взлетать выше самых высоких гор, нырять на океанское дно и даже путешествовать на другие планеты. Мы сочиняем симфонии, стихи, книги, утоляя наши эстетические стремления и эмоциональные потребности. Ни один биологический вид не достиг ничего даже отдаленно похожего.
Но есть нечто еще более удивительное. Человек — единственное создание, которое естественный отбор одарил настолько сложным мозгом, что его обладатель смог понять законы, управляющие Вселенной. И мы должны гордиться, что мы единственный биологический вид, который разобрался, как мы появились на свет.