Михаил Глинка до того усердствовал на курортах, что чуть не умер от отравления минеральными водами. Иван Гончаров благодарил Мариенбад за дописанный роман «Обломов» (и свежий цвет лица). Постоянным гостем на водах был Виссарион Белинский. Достоевский, поддавшись общей моде, отправился на термальный курорт Бад Эмс. К своему сожалению, он не смог проиграться в местном казино — немецкие власти закрыли заведение как раз к приезду классика. Гоголь вместо предписанных процедур предавался прогулкам и меланхолии.
Баден-Баден
В 1850-х Баден-Баден принимал до 5 тысяч туристов из России. Здесь побывал и Николай Васильевич Гоголь. По его словам, отдыхающих в Баден-Бадене с большой натяжкой можно было назвать пациентами. «Я живу на знаменитых водах баден-баденских, куда заехал только на три дня и откуда уже три недели не могу вырваться. Встретил довольно знакомых. Больных серьёзно здесь никого нет. Все приезжают только веселиться. Местоположение города чудесно… Мест для гулянья в окружности страшное множество, но на меня такая напала лень, что никак не могу приневолить себя все осмотреть». Лечение заключалось в ежедневном употреблении минеральных вод внутрь; если верить отзывам современников, Гоголь манкировал этими процедурами.
О. А. Смирнова-Россет писала: «День был знойный. Около седьмого часа мы сели кругом стола. Гоголь взошёл, говоря, что будет гроза, что он это чувствует, но, несмотря на это, вытащил из кармана тетрадку в четверть листа и начал первую главу. Вдруг началась страшная гроза. Надобно было затворить окна. Хлынул такой дождь, какого никто не запомнил. В одну минуту пейзаж переменился: с гор полились потоки, против нашего дома образовалась каскада с пригорка, а мутная Мур бесилась, рвалась из берегов. Гоголь посматривал сквозь стёкла и сперва казался смущённым, но потом успокоился и продолжал чтение. Мы были в восторге, хотя было что-то странное в душе каждого из нас. Однако он не дочитал второй главы и просил Карамзина с ним пройтись до Грабена, где он жил. Дождь начал утихать, и они отправились. После Карамзин мне говорил, что Н. В. боялся идти один домой и на вопрос его отвечал, что на Грабене большие собаки, а он их боится и не имеет палки. На Грабене же не было собак, и я полагаю, что гроза действовала на его слабые нервы, и он страдал теми невыразимыми страданиями, известными одним нервным субъектам».
А вот как писала Анна Достоевская о днях в Баден-Бадене: «Вспоминая проведённые в Баден-Бадене пять недель и перечитывая написанное в стенографическом дневнике, я прихожу к убеждению, что это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжёлых цепей». Фёдор Михайлович уходил играть рано утром и возвращался поздно вечером. Писатель проиграл все деньги, которые были отложены на лечение.
Позже, в мае 1867 года, он направил супруге из-за границы письмо, в котором просил выслать деньги, «не теряя ни капли времени». «Руки у меня дрожали, мысли терялись, и даже проигрывая почти как-то рад был, говорил: пусть, пусть. Наконец, весь проигравшись (а меня это и не поразило в ту минуту) ходил часа два в парке, бог знает куда зашёл. Я понимал всю мою беспомощность; решил, что если завтра, то есть сегодня, не будет от тебя письма, то ехать к тебе немедленно. А с чем? Тут я воротился и опять заложил часы», — писал Федор Михайлович супруге.
Мариенбад
В отличие от Достоевского, Гончаров выполнял на минеральных водах все назначения врача. В Мариенбад на западе Чехии он приехал больной (его беспокоил желудок), осунувшийся, с неоконченным романом «Обломов». На курорте писатель провёл полтора месяца, ежедневно гулял по несколько часов и принимал полезные ванны. Лечили Ивана Александровича и грязями. В письме другу Ивану Льховскому он отмечал, что процедуры сделали его куда более работоспособным; энергии было хоть отбавляй, он писал по три страницы в час. Биографы классика впоследствии назвали этот период «мариенбадским чудом».
Ещё одним «послушным» пациентом был Виссарион Григорьевич Белинский. Лечение на водах в середине 19-го века считалось основным способом противодействия чахотке. Белинский вставал в шестом часу утра и каждый день гулял в горах по несколько часов. Увы, это не помогло критику. Он скончался в 1848 году в Санкт-Петербурге после продолжительной болезни.
Пятигорск
После окончания Кавказской войны многие пациенты стали лечиться в Пятигорске. Михаил Глинка вспоминал: «Я купался или лучше варили меня в ванне, иссечённой ещё черкесами в колодце, откуда шла кислосерная вода, вероятно, я бы получил значительную пользу, если бы врачи сообразовались с моим слабонервным сложением и заставили бы меня меньше пить и купаться в воде, разведённой с прохладною».
Футурист В. В. Каменский восхвалял отечественные минеральные воды в стихотворной форме:
Углекислые ванны нарзана,
Исцеляя недужных людей,
От министра до простого пейзана,
Воплощают людей в лебедей.
А вот Ильф и Петров о достоинствах курорта отзывались весьма иронично (из книги «12 стульев»): «Небольшая, высеченная в скале галерея вела в конусообразный (конусом кверху) провал. Галерея кончалась балкончиком, стоя на котором можно было увидеть на дне провала небольшую лужицу малахитовой зловонной жидкости. Этот Провал считается достопримечательностью Пятигорска, и поэтому за день его посещает немалое число экскурсий и туристов-одиночек. Остап сразу же выяснил, что Провал для человека, лишённого предрассудков, может явиться доходной статьёй.
«Удивительное дело, — размышлял Остап, — как город не догадался до сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное, куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение».
И Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и создавшаяся ситуация. Он остановился у входа в Провал и, трепля в руках квитанционную книжку, время от времени вскрикивал:
— Приобретайте билеты, граждане. Десять копеек! Дети и красноармейцы бесплатно! Студентам — пять копеек! Не членам профсоюза — тридцать копеек.
Остап бил наверняка. Пятигорцы в Провал не ходили, а с советского туриста содрать десять копеек за вход «куда-то» не представляло ни малейшего труда. Часам к пяти набралось уже рублей шесть. Помогли не члены союза, которых в Пятигорске было множество. Все доверчиво отдавали свои гривенники, и один румяный турист, завидя Остапа, сказал жене торжествующе:
— Видишь, Танюша, что я тебе вчера говорил? А ты говорила, что за вход в Провал платить не нужно. Не может этого быть! Правда, товарищ?
— Совершеннейшая правда, — подтвердил Остап, — этого быть не может, чтоб не брать за вход. Членам союза — десять копеек. Дети и красноармейцы бесплатно. Студентам — пять копеек и не членам профсоюза — тридцать копеек.
Перед вечером к Провалу подъехала на двух линейках экскурсия харьковских милиционеров. Остап испугался и хотел было притвориться невинным туристом, но милиционеры так робко столпились вокруг великого комбинатора, что пути к отступлению не было. Поэтому Остап закричал довольно твёрдым голосом:
— Членам союза — десять копеек, но так как представители милиции могут быть приравнены к студентам и детям, то с них по пять копеек. Милиционеры заплатили, деликатно осведомившись, с какой целью взимаются пятаки».