«Мать Полтавской баталии», — так Петр I отзывался о сражении при Лесной. 28 сентября (9 октября) 1708 года был разбит шедший на выручку Карлу XII вспомогательный корпус, а русская армия захватила огромный обоз противника. Шведский король же не дождался помощи и провианта, оказавшись в невыгодном положении. Это обстоятельство изменило ход всей кампании.
В 1708 году после боев в Прибалтике и Польше шведский король Карл XII начал свой Русский поход, целью которого была атака Москвы. После сентябрьского боя у Раевки в 70 км от Смоленска было решено повернуть в сторону Украины и там, восполнив запасы провианта и фуража, дождаться подкрепление, которое шло из Курляндии. Этим вспомогательным корпусом (около 16 тысяч человек) командовал генерал Адам Людвиг Левенгаупт.
В окружении Карла XII были противники Русского похода.
«Никто не может гарантировать, что шведский солдат, который до сих пор сражался с радостью, не разочаруется во всем, наконец, и что ему даже и жизнь надоест, когда он увидит, что его привели в страну, откуда выйти когда бы то ни было у него нет никакой надежды. <…> Концом всего этого будет полная гибель столь цветущей армии, с которой король совершил такие блестящие деяния, и эта потеря будет невосстановимой как для самого короля, так и для шведского королевства». (Карл Пипер, советник Карла XII)
В новых обстоятельствах у русской армии появилась первостепенная задача — помешать соединиться шведскому королю и Левенгаупту. Армия генерала двигалась на юг по территории современной Белоруссии. 28 сентября (9 октября) ей был дан бой вблизи небольшой деревни Лесной. Русский войском (12 тысяч человек) командовал лично Петр I.
Вот как шведы вспоминали обстоятельства гибельного для них сражения:
«Было несчастьем незнание окрестности. Не было не видно ни души, от которой можно было бы узнать, как двигаться вперед и каким путем можно идти к Сожу, до которого нам оставалось еще только 3 мили. Опасаясь, что противник пройдет через лес другим путем и нападет на авангард, или на обоз на марше, или перекроет путь у Сожа, генерал усилил передовой отряд и велел выделить от каждого полка подкрепление для обоза. Для охраны скота тоже было отряжено много людей. Получилось, что армия оказалась разделенной. При таком положении не могло произойти ничего иного, кроме сильного ослабления». (Швед И. А. Бенеке)
«Царь уже ввёл (чего мы тогда еще не могли знать) всю свою армию — пехоту, кавалерию и артиллерию, в разные места большого леса, который был проходим и совсем близко от нашего тыла. Там он выстроил свои войска в боевой порядок. Я в это время поставил всю имевшуюся при мне кавалерию и подполковника Ментцера с пехотным арьергардом на нашем правом, а всю остальную пехоту с пушками на левом крыле против леса, чтобы наблюдать за противником и воспрепятствовать ему, если он захочет наступать. Около полудня, чуть позже 11 часов, противник пошёл на нас всеми своими силами. Об этом с караульных постов мне тут же сообщили…». (Адам Людвиг Левенгаупт, шведский главнокомандующий при Лесной)
«Через час после начала боя наше правое крыло было отброшено до болота [у р. Леснянки — В. А.]. Так как при мне не было никакой пехотной команды, которая могла бы помочь, а артиллерийские расчеты, с лошадьми и зарядными ящиками ушли, то я не мог один защищать свои 4 пушки и оставил их на месте». (Л. Адлеръельм, шведский лейтенант артиллерии)
«Русские обрушились с большой фурией сначала на полки Де ла Гарди и подполковника Сталя. Те под жестоким огнём отступили назад из перелеска к полкам Хельсингскому и Левенхаупта, которые приветствовали врага двукратным залпом, но, тем не менее, должны были уступить силе и присоединиться к другим полкам. Тут неприятель озадачился и стал перестраиваться невдалеке от кустов. Мы стояли на поле и также перестраивались; но людей было слишком мало, там и тут между батальонами были разрывы, а неприятель сильно нас превосходил. Наша кавалерия, которая частью уже ушла вперед, прискакала во весь опор обратно к боевому порядку, и как только она прибыла, мы атаковали с большой силой и отогнали [противника] обратно глубоко в перелесок. Но развить победу мы не смогли, так как неприятель выстроил одну за другой 3 линии и если одна была разбита, другая заступала на её место». (Ф. Х. Файе, шведский лейтенант)
«Огромное несчастье, в которое попали люди, было неописуемым. Враг не только непрерывно громил нас из мушкетов, но его артиллерия, постоянно надвигаясь, наносила ужасные потери. У нас же на нашем месте не было ни одной пушки. Чем малочисленнее становился батальон и чем слабее надежда на помощь, тем сильнее росло смятение у оставшихся в живых». (Из протоколов допросов пленных)
«Враждебный рок и тьма с холодом и дальше преследовали Шведскую армию. Наступил такой мрак, что руку свою перед глазами нельзя было разглядеть. К тому же никто не знал местности и, бродя по дикому и отвратительному лесу в грязи и слякоти, люди или тонули в трясине, или бились головой о каждое дерево, или падали через срубленные стволы самым жалким образом. Однако ночью удалось от места сражения отойти на несколько миль. Там оставшиеся засели в страхе и ожидании будущего, не зная, то ли плакать о случившемся, то ли больше страшиться предстоящего. К этому добавились зовы раненых, стоны умирающих, вопли отчаявшихся, призывы и крики заблудившихся — всё это могло вогнать в ужас храбрейшего и разжалобить самого твердокаменного». (Швед И. А. Бенеке)
Петр считал, что победить русской армии помог тот факт, что бой происходил в лесной чаще.
«Как я сам видел, и бой на сей баталии, ежелиб не леса, тоб оные выиграли; понеже их 6000 больше было нас». (Петр I — Федору Апраксину)
Многие шведы попали в плен. Уцелела лишь треть их армии (4 — 6 тысяч человек). Русские перехватили казну и гигантский провиантский обоз, который должен был кормить войско короля.
«А ныне де в войске провиянту нет ничего, помирают з голоду и многие от голоду бегут и мрут и болных многое число». (Индрик Петрос и Вилим Гендрик, пленные шведы)
Спасшиеся беглецы доложили о поражении Карлу XII. Через несколько месяцев, оставшись без резервов, он дал генеральное сражение под Полтавой, которое также проиграл.
«Когда сей жестокой бой [при Лесной] уже в самую темную ночь скончался, и тогда остаток от шведского войска, которого он с три или четыре тысячи быти чает, под защищенном темноты наскоро чрез речку, которая у них в тылу была, в совершенном смущении спастися трудились <…> Ни генералов, ни офицеров уже не слушались и как кавалерия так и инфантерия смешався бежали; и когда тако ночью бежав з две мили даже до Пропойска, к реке Соже пришли и оную без мостов и бродов пред собою обрели, и тогда де их генерал Левенгаупт и генерал-маеор Штакелберх, который картечем зело тяжко ранен, без писем с сею печальною х королю послали и изустно оному донести повелели, что они на голову побиты и весьма себя за погибших считают, ибо не знают себе никакого убежища». («Труды Русского Военно-исторического Общества»)
Новость о поражении Левенгаупта склонила часть колебавшегося казачества не выступать на стороне шведов.
«Скоропадский в глубине души… был настроен в пользу шведов и таковым оставался до смерти. Но когда до него дошли известия о сражении с графом Левенгауптом при Лесной, из которых Скоропадский сделал соответствующие выводы, услышал, как плохо окончилось дело с генералом Любекером, и узнал особенно о бедственном состоянии армии шведского короля… от голода и мучительных и спешных ежедневных маршей… то счёл, что шведское дело может принять дурной оборот… и принял во все эти места русские войска». (Густав Адлерфельд, камергер Карла XII)
Итоги битвы при Лесной впечатлили и остальную Европу.
«День поражения генерала Левенгаупта под Лесной, от которого его царское величество ведет начало своих великих успехов». (Чарльз Уитворт, британский посол в Росси)
«Победу над швецким генералом Левингоуптом здесь приписуют к великой славе и ко упреждениям интересом царского величества, королю же швецкому к крайней худобе, и не чают чтоб он, потеряв такой корпус, до конца сея войны уж поправитца мог. Хотя как возможно во всей швецкой земле берут рекорут, и за великую скудостью людей пишут стариков, конечно таких, у коих от старости зубов нет, и робят, которые не без труда поднять мушкет могут, однако ж собрав и таких, не чают чтобы мочь знатного с такими людьми учинить, когда лутчие свои войска разтерял, не учиня с оными ничего. <…> Ту над Левенгоптом победу здесь высоко ставят». (Василий Долгорукий — Александру Меншикову (из Копенгагена))
«Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же ещё гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно ободрила, и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие принесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислять от 28 сентября 1708 до 27 июня 1709 года». (Петр I)