«Повалили его на пол, засунули в рот платок, связали ему руки шарфом»

Свержение Эрнста Иоганна Бирона

(из записок Кристофа Манштейна)

1740 год

На следующий день после кончины императрицы Анны сенат, духовенство и все сколько-нибудь знатные люди Петербурга были созваны в Летний дворец (где императрица провела последние месяцы своей жизни). Войска были поставлены под ружье, и герцог Курляндский обнародовал акт, которым он объявлялся регентом империи до тех пор, пока императору Иоанну III не исполнится семнадцати лет. Все присягнули императору на подданство, и первые дни все шло обычным порядком, но так как герцог был всеми вообще ненавидим, то многие стали вскоре роптать.

Регент, имевший шпионов повсюду, узнал, что о нем отзывались с презрением, что несколько гвардейских офицеров, и преимущественно Семеновского полка, в котором принц Антон Ульрих был подполковником, говорили, что они охотно будут помогать принцу, если он предпримет что-либо против регента. Он узнал также, что принцесса Анна и ее супруг были недовольны тем, что их отстранили от регентства. Это беспокоило его и он приказал арестовать и посадить в крепость нескольких офицеров; в их числе находился адъютант принца по имени Грамматик. Генералу Ушакову, президенту Тайной канцелярии, и генерал-прокурору, князю Трубецкому, было поручено допросить их со всей возможной строгостью; некоторых наказали кнутом, чтобы заставить их назвать других лиц, замешанных в этом деле. Во все время этого регентства почти не проходило дня, чтобы не было арестовано несколько человек.

Принцу Антону Ульриху, бывшему генерал-лейтенантом армии, подполковником гвардии и шефом ки­расирского полка, было приказано написать регенту просьбу об увольнении от занимаемых им должностей, но этого было еще недостаточно. Регент велел дать ему совет — не выходить из своей комнаты, или, по край­ней мере, не показываться на публике.

Регент имел с царевной Елизаветой частые совещания, продолжавшиеся по нескольку часов; он сказал однажды, что если принцесса Анна будет упрямиться, то ее отправят с принцем в Германию и вызовут оттуда герцога Голштейнского, чтобы возвести его на престол.

Герцог Курляндский (давно уже желавший возвести на престол свое потомство) намеревался обвенчать царевну Елизавету со своим старшим сыном и выдать свою дочь за герцога Голштейнского, и я думаю, что если бы ему дали время, то он осуществил бы свой проект вполне счастливо.

Принцесса Анна и ее супруг находились все это время в большой тревоге, но она вскоре прекратилась.

Фельдмаршал Миних, бывший в числе людей, при­нимавших самое живое участие в том, чтобы предос­тавить регентство герцогу Курляндскому, вообразил, что лишь только власть будет в руках последнего, он может получить от него все, чего ни пожелает; что герцог будет только носить титул, а власть регента бу­дет принадлежать фельдмаршалу. Он хотел руково­дить делами со званием генералиссимуса всех сухопутных и морских сил. Все это не могло понравиться ре­генту, знавшему фельдмаршала слишком хорошо и слишком опасавшегося его для того, чтобы возвести его в такое положение, в котором он мог бы вредить ему, поэтому он не исполнил ни одной из его просьб. Виды фельдмаршала Миниха простирались еще даль­ше при жизни императрицы Анны; когда он вступил с войском в Молдавию, еще до покорения этой страны, он предложил ее величеству сделать его господарем этой провинции, и если бы она осталась за Россией, то он, вероятно, получил бы этот титул. Но, вынужденный после заключения мира вернуться на Украину, он за­дался гораздо более странным намерением. Он просил себе титул герцога Украинского и высказал свое наме­рение герцогу Курляндскому, подавая ему прошение на имя императрицы. Выслушав об этом докладе, го­сударыня сказала:

- Миних еще очень скромен, я думала, что он про­сит титул великого князя Московского.

Она не дала другого ответа на это прошение, и о нем не было больше речи.

Видя свои надежды обманутыми, фельдмаршал принял другие меры. Он предлагал принцу Антону Ульриху от имени герцога Курляндского просить об отставке; он же велел своему секретарю написать за­писку, и так как регент часто поручал ему дела, касав­шиеся принцессы и ее супруга, то это доставило ему случай говорить с ними о несправедливостях регента.

Однажды, когда Миних, снова объявив принцессе какое то дурное известие от имени регента, она стала горько жаловаться на все неприятности, которые ей причиняли, прибавляя, что она охотно оставила бы Россию и уехала в Германию со своим супругом и сыном, так как ей приходится ожидать одних лишь несчастий, пока бразды правления будут находиться в руках герцога Курляндского. Фельдмаршал, выжидав­ший только случая, чтобы ей открыться, отвечал, что ее императорское высочество действительно не может ничего ожидать от регента, что, однако, ей не следует падать духом и что если она положится на него, то он скоро освободит ее от тиранства герцога Курляндского. Принцесса приняла не колеблясь его предложения, предоставив фельдмаршалу вести все это дело, и было решено, что регента арестуют как только предоставится к тому благоприятный случай.

Фельдмаршал продолжал усердно угождать реген­ту, выказывая к нему большую привязанность и даже доверие, и герцог со своей стороны, хотя и не доверял графу Миниху, но был чрезвычайно вежлив с ним, часто приглашал его обедать, а по вечерам они беседо­вали иногда до десяти часов.

При их разговорах присутствовали лишь немногие пользовавшиеся доверием лица. Накануне революции, случившейся 18 ноября (7 ноября ст. ст.), фельдмар­шал Миних обедал с герцогом и при прощании герцог попросил его вернуться вечером. Они засиделись дол­го, разговаривая о многих событиях, касавшихся на­стоящего времени. Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того, ни с сего спросил фельдмар­шала: «Не предпринимал ли он во время походов ка­ких-нибудь важных дел ночью?» Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала почти в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намере­нии; оправившись, однако, как можно скорее, так что регент не мог заметить его волнения, Миних отвечал, что он не помнит, чтобы ему случалось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но что его прави­лом было пользоваться всеми обстоятельствами, ког­да они кажутся благоприятными.

Они расстались в 11 часов вечера, фельдмаршал с решимостью не откладывать дальше своего намерения — погубить регента, а последний твердо решился не доверять никому, отдалить всех, кто мог бы возбу­дить в нем подозрение и утвердить все более и более свое полновластие, возведя на престол царевну Ели­завету или герцога Голштейнского, так как он видел, что иначе ему будет невозможно сохранить свою власть, ибо число недовольных увеличивалось вокруг него с каждым днем. Но так как он не хотел ничего предпри­нимать до похорон императрицы, то его враги успели предупредить его. Фельдмаршал Миних был убежден, что его сошлют первого, поэтому он хотел нанести удар, не теряя времени.

Возвратясь из дворца, фельдмаршал сказал своему адъютанту, подполковнику Манштейну, что он будет нужен ему на другой день рано утром: он послал за ним в два часа пополуночи. Они сели вдвоем в карету и поехали в Зимний дворец, куда после смерти импе­ратрицы был помещен император и его родители. Фельдмаршал и его адъютант вошли в покои принцес­сы через ее гардеробную. Он велел разбудить девицу Менгден, статс-даму и любимицу принцессы; погово­рив с Минихом, она пошла разбудить их высочества, но принцесса вышла к Миниху одна; поговорив с ми­нуту, фельдмаршал приказал Манштейну призвать к принцессе всех офицеров, стоявших во дворце на ка­рауле; когда они явились, то ее высочество высказала им в немногих словах все неприятности, которые ре­гент делал императору, ей самой и ее супругу, приба­вив, что так как ей было невозможно и даже постыдно дальше терпеть эти оскорбления, то она решила арес­товать его, поручив это дело фельдмаршалу Миниху, и что она надеется, что офицеры будут помогать ему в этом и исполнять его приказания.

Офицеры без малейшего труда повиновались всему тому, чего требовала от них принцесса. Она дала им поцеловать руку и обняла каждого; офицеры спусти­лись с фельдмаршалом вниз и поставили караул под ружье. Граф Миних объявил солдатам, в чем дело. Все громко отвечали, что они готовы идти за ним всюду. Им приказали зарядить ружья; один офицер и 40 солдат были оставлены при знамени, а остальные 80 че­ловек вместе с фельдмаршалом направились к Летне­му дворцу, где регент еще жил. Шагах в 200 от этого дома отряд остановился; фельдмаршал послал Манштейна к офицерам, стоявшим на карауле у регента, чтобы объявить им намерения принцессы Анны; они были так же сговорчивы, как и остальные, и предло­жили даже помочь арестовать герцога, если в этом окажется нужда. Тогда фельдмаршал приказал тому же подполковнику Манштейну стать с одним офице­ром во главе отряда в 20 человек, войти во дворец, арестовать герцога и, в случае малейшего сопротивле­ния с его стороны, убить его без пощады.

Манштейн вошел и во избежание слишком большо­го шума велел отряду следовать за собой издали; все часовые пропустили его без малейшего сопротивления, так как все солдаты, зная его, полагали, что он мог быть послан к герцогу по какому-нибудь важному делу; таким образом, он прошел сад и беспрепятственно до­шел до покоев. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, он был в большом затруднении, недоумевая, куда идти. Чтобы избежать шума и не возбудить ника­кого подозрения, он не хотел также ни у кого спраши­вать дорогу, хотя встретил нескольких слуг, дежурив­ших в прихожих; после минутного колебания он ре­шил идти дальше по комнатам в надежде, что найдет, наконец, то, что ищет. Действительно, пройдя еще две комнаты, он очутился перед дверью, запертой на ключ, к счастью для него, она была двустворчатая, и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки; таким образом, он мог ее открыть без особенного труда.

Там он нашел большую кровать, на которой глубо­ким сном спали герцог и его супруга, не проснувшие­ся даже при шуме растворившейся двери.

Манштейн, подойдя к кровати, отдернул занавесь и сказал, что имеет дело к регенту; тогда оба внезапно проснулись и начали кричать изо всех сил, не сомне­ваясь, что он явился к ним с недобрым известием. Манштейн очутился с той стороны, где лежала герцо­гиня, поэтому регент соскочил с кровати, очевидно, с намерением спрятаться под ней; но тот поспешно обе­жал кровать и бросился на него, сжав его как можно крепче обеими руками до тех пор, пока не явились гвар­дейцы. Герцог, став, наконец, на ноги и желая освобо­диться от этих людей, сыпал удары кулаком направо и налево; солдаты отвечали ему сильными ударами прикладом, снова повалили его на пол, засунули в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и отнесли его, голого, на гауптвахту, где его накрыли солдатской шинелью и положили в ожидавшую его тут карету фельдмаршала. Рядом с ним посадили офице­ра и повезли его в Зимний дворец.

В то время, когда солдаты боролись с герцогом, герцогиня соскочила с кровати в одной рубашке и выбежала за ними на улицу, где один из солдат взял ее на руки, спрашивая у Манштейка, что с ней делать? Он приказал отвести ее обратно в комнату, но солдат, не желая утруждать себя, сбросил ее на землю, в снег, и ушел. Командир караула нашел ее в этом жалком положении, он велел принести ей платье и отвести ее обратно в те покои, которые она всегда занимала.

Лишь только герцог двинулся в путь, как тот же подполковник Манштейн был послан арестовать млад­шего его брата, Густава Бирона, который находился в Петербурге. Он был подполковником гвардейского Измайловского полка. Это предприятие следовало исполнить с большими предосторожностями, чем пер­вое, так как Бирон пользовался любовью своего пол­ка и у него в доме был караул от полка, состоявший из одного унтер-офицера и 12 солдат.

Действительно, часовые сначала сопротивлялись, но их схватили, грозя лишить жизни при малейшем шуме. После этого Манштейн вошел в спальню Бирона и раз­будил его, сказав, что должен переговорить с ним о чрезвычайно важном деле. Подведя его к окну, он объя­вил, что герцог арестован и что его убьют при малей­шем сопротивлении; между тем вошли солдаты, остав­шиеся в соседней комнате, и доказали ему, что ничего не оставалось делать, как повиноваться. Ему подали шубу, посадили в сани и повезли также во дворец.

В то же время капитан Кенигфельс, один из адъю­тантов фельдмаршала, догнавший его в то время, ког­да он возвращался с герцогом, был послан арестовать графа Бестужева. Герцога поместили в офицерскую дежурную комнату, его брату и Бестужеву были отве­дены отдельные комнаты, где они оставались до четы­рех часов пополудни, когда герцог с семейством (исключая старшего сына, который был болен и оставал­ся в Петербурге до выздоровления) был отправлен в Шлиссельбургскую крепость, остальных арестантов отослали на места, мало отдаленные от столицы, где они пробыли до окончания следствия.

Лишь только герцог был арестован, как всем нахо­дившимся в Петербурге войскам был отдан приказ стать под ружье и собраться вокруг дворца. Принцесса Анна объявила себя великой княгиней России и правитель­ницей империи на время малолетства императора. В то же время она возложила на себя цепь ордена св. Андрея и все слова присягнули на подданство, в каковой присяге была упомянута великая княгиня, чего не было сделано прежде по отношению к регенту. Не было никого, кто бы не выражал своей радости по случаю избавления от тирании Бирона, и с этой минуты всю­ду водворилось большое спокойствие; на улицах были даже сняты пикеты, расставленные герцогом Курляндским для предупреждения восстаний во время его ре­гентства. Однако нашлись люди, предсказывавшие с самого начала революции, что она не будет последней и что те, кто наиболее потрудились для нее, может быть, падут первыми. Впоследствии оказалось, что их слова были справедливы.

Великая княгиня отдала в тот же день приказание арестовать также генералов Бисмарка и Карла Биро­на; первый был близкий родственник герцога, женив­шись на сестре герцогини, и занимал в Риге должность тамошнего генерал-губернатора. Второй был старшим братом герцога и начальствовал в Москве; он был ве­личайшим врагом брата во время его могущества, но, несмотря на это, разделил его падение.

Герцог Курляндский, подозревавший, как я сказал выше, что против него намерены что-то предпринять, приказал караульным офицерам никого не пропускать во дворец после того, как он удалится в свои покои; часовым было приказано арестовать тех, кто мог прийти и, в случае сопротивления, убить на месте того, кто стал бы противиться. В саду, под окнами регента, сто­ял караул из одного офицера и 40 человек солдат, и вокруг всего дома были расставлены часовые Несмотря на все эти предосторожности, он не мог избежать сво­ей судьбы.

Я знал очень близко того, кто принимал главное участие в этом деле; он признался мне, что не мог по­нять, как все это могло обойтись так легко, ибо, судя по всем принятым мерам, дело это не должно бы то получиться: если бы один только часовой закричал, то все было бы проиграно.

Удивительно даже, каким образом гр. Миних и его генерал-адъютант были пропущены в Зимний дворец, так как по ночам вокруг него расставлялся также караул и часовые, которые не должны были пропускать туда кого бы то ни было. Правда, фельдмаршал из­брал для ареста герцога тот день, когда у молодого императора и регента стоял в карауле тот полк, в ко­тором он был подполковником, и генерал-адъютант был известен каждому солдату в этом полку. Но, несмотря на это, если бы один только человек исполнил свой долг, то предприятие фельдмаршала не удалось бы; это то непослушание гвардейцев, на которое не было обращено внимание при великой княгине и облегчило тот переворот, который год спустя предприняла царев­на Елизавета.

Гораздо легче было бы арестовать герцога среди бела дня, так как он часто посещал принцессу Анну в со­провождении одного только лица. Графу Миниху или даже какому-нибудь другому надежному офицеру стоило только дождаться его в прихожей и объявить арестованным при выходе от принцессы. Но фельдмаршал, любивший чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства.

22 ноября принцесса пожаловала несколько произ­водств и наград. Ее супруг, принц, был объявлен ге­нералиссимусом всех сухопутных и морских сил Рос­сии. Граф Миних получил пост первого министра. Граф Остерман — незанятую уже много лет должность ге­нерал — адмирала. Князь Черкасский был пожалован в канцлеры, место это не было занято со смерти графа Головкина. Граф Михаил Головкин, сын покойного канцлера, был возведен в вице-канцлеры. Многие дру­гие получили большие награды чистыми деньгами или поместьями; все офицеры и унтер-офицеры, принимав­шие участие в аресте герцога, получили повышение. Солдатам, стоявшим на карауле, дано денежное вознаграждение.

Примечание: Подполковник Манштейн получил полк и прекрасные поместья, которые отняли у него при восшествии на престол императрицы Елизаветы.

Манштейн Кристоф Герман. Записки о России. 1998. Ростов-на-Дону. Феникс.