Восточный ветер над Багдадом

Восточный ветер над Багдадом

Кто не знает о золотом веке Багдада, легендарной эпохе «Тысячи и одной ночи»? Одно только имя халифа Харуна ар-Рашида вызывает в воображении образ Шехерезады, рассказывающей сказки, и придворных поэтов, коротающих вечера в роскошных садах. Багдад в IX веке также был центром интеллектуальной жизни — местом, где арабские науки достигли апогея. Все это поддерживалось экономической и политической мощью халифата. Первые аббасидские халифы были так богаты, что один из них в качестве небольшого подарка Карлу Великому отправил великолепно оснащенного боевого слона, погибшего впоследствии во время борьбы с язычниками-скандинавами возле Северного моря в Дании.

В свою очередь, Карл Великий знал, что войско Багдада способно сделать то, о чем он мог только мечтать, — захватить Константинополь.

История процветания Багдада при аббасидских правителях уже рассказана множество раз на стольких языках, что она приняла каноническую форму. Но с недавнего времени ученые начали подвергать переоценке многие аспекты этой истории. Тем не менее изложение фактов в многочисленных исследованиях, в том числе недавних, характеризует эпоху как золотой век арабской науки. Несмотря на то, что история свидетельствует, будто это было время, когда арабские и персидские научные традиции шли рука об руку в процессе взаимного обогащения, арабские традиции все же были доминирующими. Многие исследователи пытались отдать должное персидскому влиянию, но все это еще должно найти свое отражение в науке. Главное — никто практически не изучал эту тему так, чтобы должным образом отразить вклад Центральной Азии. И на фоне возрастающего признания религиозного многообразия этой эпохи интеллектуальное движение воспринимается в основном как исламское по характеру, в то же время другим религиозным традициям и течениям радикального атеизма и скептицизма приписывается лишь незначительная роль. В целом считается, что великое достижение арабских мыслителей эпохи Аббасидов состояло в переводах и, таким образом, в сохранении классических греческих текстов. В Европе по прошествии многих веков приняли и использовали их, чтобы «разжечь» свою эпоху Возрождения.

По закону перспективы то, что ближе к смотрящему, кажется большим, а то, что дальше, — меньшим. В глазах западных писателей — европейцев и средиземноморских арабов — Центральная Азия оказалась где-то в точке исчезновения, и ее роль в истории халифата была преуменьшена. Однако, если перспективу передвинуть с запада на восток, то есть из Средиземноморья в сам Багдад или еще лучше — в Центральную Азию, вырисовывается совсем другая картина.

Мы видели, как эта проблема перспективы показала себя в момент падения омейядских халифов и прихода к власти Аббасидов. Верно, что потомки Аббаса впервые призвали к переменам в Южном Ираке, но их военная деятельность получила поддержку, только когда Абу Муслим привлек большое число своих соратников из Центральной Азии. Новые халифы были арабами, но их центр поддержки теперь находился на Востоке — в Иране и (в еще большей степени) в Центральной Азии. Халиф Аль-Мансур был осведомлен о силах, которые Абу Муслим и его войско могли использовать против него. Он приказал убить правителя из Мерва и бросить его тело в реку Тигр. Но это не привело к ослаблению власти Хорасана и Мавераннахра (принятое в мусульманском мире именование территории по правому берегу реки Амударьи, в античные времена этот регион назывался Трансоксанией), и тогда Аль-Мансур и его преемники прибегли к политике уступок. В ходе этого процесса весь халифат получил важные центры влияния. Элтон Даниель утверждает: «Достаточно ясно, что вопрос центральной власти и регио нальной автономии стоял в центре этих событий».

Смещение экономики, а следовательно, и налоговой базы исламского мира на восток усилило эту тенденцию. Многочисленное тюркское войско, которое привело Аббасидов к власти, продолжало быть основой военной мощи халифата. Халиф понимал, что эти воины с востока имеют больше власти над ним, чем он над ними.

Мы увидим, что культурная жизнь также изменялась под влиянием Востока, и что многие выдающиеся «арабские» ученые были вовсе не арабами, а жителями Центральной Азии, которые решили писать на арабском языке. Ранее мы предполагали, что культурное влияние Центральной Азии на новый халифат можно сравнить с триумфом классической греческой цивилизации над Римом. Но есть одно важное отличие: греки сформировали культурную жизнь Рима, но не контролировали ни военное дело, ни экономику. Жители Центральной Азии времен халифата доминировали и в интеллектуальной жизни, а также в военной и в торгово-финансовой сферах.

Багдад

30 июля 762 года люди собрались на пустынном месте возле реки Тигр, в 88 километрах к северу от руин древнего Вавилона и в 32 километрах от старой персидской столицы Ктесифон, чтобы провозгласить новую столицу мусульманского мира — Багдад. Основатель города аль-Мансур назвал его Мадинат ас-Салам, или Городом мира. Халиф правил в течение восьми лет и приобрел репутацию человека, преследующего свои интересы с целеустремленной само отверженностью и преданностью вере, но зачастую и с неоправданной жестокостью. Любопытно, что он поручил выбор места возле нескольких сирийских христианских монастырей группе астрологов, возглавляемых уважаемым ученым из Мерва. Это был Наубахт Ахвази аль-Фариси — один из многих ученых, переводивших книги в Мерве еще до существования Багдада. Сын Наубахта станет главным библиотекарем халифа. Показательно, что аль-Мансур, имея возможность выбора среди всего мусульманского мира, обратился к астрологу из Центральной Азии, когда ему потребовался интеллектуальный «тяжеловес».

Наубахт был не единственным выходцем из Центральной Азии. Многие из 100 000 строителей пришли из Сирии и Ирака и были разделены на отряды по образцу армейских4. Но квалифицированная работа выполнялась в основном группой ремесленников и мастеров, проделавших долгий путь из Мерва к месту строительства. Эта группа оказалась настолько многочисленной, что ей выделили целый квартал в новом «круглом городе», чего не было сделано ни для одной другой группы приезжих строителей и зодчих. Настолько важен был Мерв для победы Аббасидов и основания новой столицы, что главную улицу в «круглом городе» (первоначальный центр в Багдаде) назвали в честь центральноазиатской столицы — единственного города в халифате, которому отдали такие почести. Другие улицы были названы в честь охраны халифа, полиции, водовозов и муэдзинов5. Еще одним переселенцем из Мерва был Ханбаль, умерший вскоре после переезда, его сын позже сыграл важнейшую роль в теологических спорах, охвативших халифат.

Влияние Центральной Азии на Багдад не ограничивалось астрологами и ремесленниками. План города создал еще один выходец из Мерва — Халид ибн Бармак6. Он перешел в ислам из буддизма, а родился в Балхе, там члены его рода в течение многих лет были смотрителями крупного богатого буддийского центра Навбахар, находившегося в полутора километрах к западу от города. Бармакиды пришли в Мерв во время буддийского переселения из Кашмира, но, поскольку Навбахар стоял уже несколько веков, у них было достаточно времени, чтобы занять первые позиции в Балхе. В любом случае богатый храм Бармакидов стал одной из главных целей арабского завоевания, не оставив этой семье выбора, кроме как сотрудничать с новыми властями8. Важно, что, когда арабы решили восстановить старый город, они обратились к Халиду ибн Бармаку с просьбой руководить этой работой9. В процессе восстановления Балха Халид понял, что он может работать с арабами, и далее отправился в Мерв, где и получил известность как раз тогда, когда Абу Муслим организовал восстание против правления Омейядов.

Богатый человек, считавший власть своей по праву, Халид незамедлительно объявил о своем переходе в ислам и ловко встал на сторону восходящей силы, которую Абу Муслим направлял против Омейядов с их сильной арабской и сирийской ориентацией. В попытке прийти к соглашению с Абу Муслимом будущий халиф аль-Мансур поехал в Мерв. Заключить соглашение не удалось, но в Мерве он встретил астролога Наубахта, а также знающего и амбициозного Халида ибн Бармака, которых необходимо было привлечь на свою сторону.

Ничего не известно о роли, которую Халид сыграл в планировании Багдада, кроме того факта, что он был непосредственно вовлечен в эту работу. Ко времени начала строительства местонахождение стен, дворцов и мечетей было отмечено на земле с помощью золы. Сам план впечатлял своей простотой: Багдад был спланирован в форме круга. Город был очерчен двумя стенами (более низкой внешней) с четырьмя воротами, ведущими к центральному зданию. В самом центре города находилась не мечеть, а дворец халифа с зеленым куполом, на вершине которого возвышалась фигура всадника с копьем в руке.

Откуда появилась идея круговой планировки для новой столицы? Конечно, она могла возникнуть с самого начала, принадлежать одному из советников Мансура или самому халифу. В этом случае летописцы, несомненно, упомянули бы об этом, но они этого не сделали. А сообщили лишь то, что Халид ибн Бармак был вовлечен в этот процесс. За неимением известного планировщика или архитектора внимание сместилось к возможным прототипам.

Были предложены три источника. По первой версии план Багдада был позаимствован у нескольких городов с круглыми стенами, которые уже существовали в то время в долине Тигра. Наиболее известный среди них — круглый город Гур (сейчас Фирузабад в Иране), был персидской столицей 500 лет до этого, но лежал в руинах еще до того, как мусульманское войско прибыло в провинцию Фарс11. Трудно представить, что правители самой могущественной державы той эпохи могли взять в качестве модели своего главного города разрушенную древнюю столицу империи, которую прежде завоевали.

Вторая и третья версии ведут нас в Центральную Азию. Во время той же поездки в Мерв, когда аль-Мансур встретил Халида ибн Бармака, он ознакомился с величественной тысячелетней цитаделью древней столицы — Эрк-Калой. Ее мощные стены, которые еще сегодня возвышаются на 24 метра, представляли собой идеальный круг, защищавший дворец и основные гражданские здания. Будущий халиф не мог не впечатлиться этой крепостью, тем более что именно здесь, в Мерве, вспыхнул политический переворот, приведший его семью к власти. Если и существует сомнение относительно этой многообещающей теории, оно в том, что площадь Эрк-Калы (38 гектаров) значительно меньше площади Багдада, который предположительно занимал 300 гектаров. Но последняя цифра в настоящее время считается сильно преувеличенной. На самом деле это в три раза больше, чем занимал Дамаск на пике своего величия. «Круглый город» аль-Мансура был фактически не городом, а дворцовым комплексом и управленческим центром15 — именно тем, чем была Эрк-Кала в Мерве. Следовательно, размер Эрк-Кала сопоставим с «городом мира» аль-Мансура (еще одно название Багдада).

Третья теория говорит, что план в виде круга восходит к древнему буддийскому центру семьи Бармакидов в Балхе16. Построенный в форме круга монастырь Навбахар был еще меньше, чем крепость в Мерве. В центре буддийского храма находился шпиль ступы, увенчанный знаменами. Основным отличием между Навбахаром и городом аль-Мансура помимо размера было то, что Навбахар построен согласно строгому плану в виде спиц колеса, в то время как большую часть внутреннего пространства Багдада занимал прямоугольный дворцовый комплекс, расположенный, как и в Эрк-Кала, несимметрично внутри круга.

Эрк-Кала, крепость, построенная 2500 лет назад в Мерве и очевидно ставшая прототипом «круглого города» Багдада халифа аль-Мансура в 762 году

Вторая и третья гипотезы происхождения плана Багдада подтверждают важную роль Халида ибн Бармака в «проектировании» новой столицы. Но трудно себе представить, чтобы такой правоверный мусульманин, как Мансур, использовал в качестве модели для своего города буддийский монастырь, не говоря уже о том, что он его никогда даже не видел. Поэтому Эрк-Кала является более вероятным прототипом. Мерв, в конце концов, был местом, откуда Аббасиды пришли к власти. Его роль в качестве модели подтверждается и некоторыми другими знаками уважения со стороны Мансура к этому городу. Например, название улицы и квартала в честь него, единственного из всех городов халифата. Кроме того, аль-Мансур действительно посещал крепость Эрк-Кала.

Таким образом, происхождение величайшего города мира напрямую связано с Центральной Азией. Даже несмотря на то, что «круглый город» аль-Мансура вскоре был поглощен самым быстро разрастающимся мегаполисом в мире, он оставался живым напоминанием о силе нового культурного бриза, дующего на Багдад с Востока. Далеко на Западе Венеция, будущая королева европейских городов, получила свою независимость и начала серьезное развитие только спустя 60 лет после того, как Мансур основал Багдад. Вихрь культурной деятельности, поглотивший Багдад в первые 150 лет его существования, не имел себе равных во всем мире.

Харун Ар-Рашид: приверженец джихада и покровитель искусств.

Аль-Мансур умер в 776 году, и престол унаследовал его сын, а потом, в 786 году, — внук, двадцатилетний Харун ар-Рашид (Харун аль-Рашид). Харун (арабская интерпретация имени Аарон) правил почти четверть века, нося похвальное прозвище Справедливый. Его также запомнили и как Творца богатства, поскольку во время его правления Багдад стал самым богатым городом на земле, а его правление было образцом щедрости. Харун использовал деньги во благо. Историки, которые в иных случаях спорят друг с другом, в один голос говорят о Харуне как об одном из основных покровителей золотого века Багдада и как о движущей силе мощнейшего интеллектуального бума в период между Античностью и эпохой Возрождения.

Менее единогласны они в том, сам ли Харун способствовал культурному апогею, с которым навсегда связано его имя, или он просто позволил ему произойти под руководством других людей. С одной стороны, этот вопрос мог встать под влиянием историков, которые пересматривают устоявшиеся мнения. С другой — это ключевой момент, поскольку он проливает свет на деятельность Бармакидов.

Одно несомненно: никто из предыдущих халифов (ни четырнадцать Омейядов, ни четыре аббасидских правителя) не извлек столько пользы из фундаментального образования, как Харун. Его отец доверил воспитание своего сына образованному и дальновидному сыну Халида ибн Бармака Яхье. Программа обучения включала чтение античных и современных текстов, а также практические занятия. Помимо классического образования Яхья мог опираться на свой опыт службы в качестве визиря у предыдущего халифа.

Если Харун к чему-то относился серьезно, так это к джихаду — распространению ислама посредством оружия19. Он вкладывал огромные суммы денег в свое войско и лично возглавлял каждый военный поход. С того времени, как он стал халифом, его идея правления заключалась в завоевании Константинополя. Даже несмотря на то, что осада города закончилась неудачей, борьба против Византии продолжала занимать его. Поэтому вскоре он обосновался в городе Ракка в Северной Сирии и не занимался нуждами Багдада более 10 лет. Он не только перестал заниматься управлением, но и вкладывал в военную сферу так много ресурсов, что по всей империи, от Северной Африки до Центральной Азии, поднялись волнения. Таким образом, упадок Аббасидов начался уже во время золотого века халифата.

Бармакиды не только помогли привести Харуна к власти (посодействовав отстранению его брата), но и впоследствии, из-за длительных отъездов халифа из Багдада, город оставался в руках его наместников (в частности, в руках тех же Бармакидов). При трех халифах они были визирями и советниками и продолжали эту работу при Харуне. Таким образом, выходцы из Центральной Азии были фактически правителями халифата.

Связь с властями сделала Бармакидов невероятно богатыми, что в конечном итоге оказалось гибельным для них. Но в тот момент они жили и тратили средства с завидной легкостью. Считается, что Яхья отделал комнату в собственном доме золотой плиткой, в то время как его сын Джафар, запомнившийся дружбой с Харуном, потратил 20 миллионов золотых монет на свой дворец. Расточительность их развлечений нашла отражение в выражении «пир Бармакидов» из «Тысячи и одной ночи». Но род не прервал своих связей с Центральной Азией. Когда этот регион снова начал выказывать беспокойство, сам Яхья вернулся туда в качестве правителя всей Центральной Азии (в том числе и «родового гнезда» в Балхе). Он, понимая тяготы жизни местного населения, оставил все поступления от налогов внутри региона — акт неповиновения Багдаду, который привел к тому, что Яхью заменили человеком, вернувшим территорию в старый порочный круг эксплуатации и бунтов. Что более важно, ученые Центральной Азии были частыми гостями у Бармакидов и на многих вечерах, организованных членами этой знаменитой семьи.

Неформальное разделение обязанностей между Харуном ар-Рашидом и Бармакидами возникло в сфере культуры. В то время как халиф благоволил поэтам и музыкантам, почти все из которых были арабами, Бармакиды сконцентрировали свое внимание на естественных и гуманитарных науках, где блистали ученые иранского и тюркского происхождения — в основном жители Центральной Азии. Яхья, его сыновья Джафар и Фадль (самый серьезный из всех) стали в Багдаде последователями нового мышления в философии, математике, астрономии и медицине. Многие, а в некоторых случаях и большинство ведущих светил в этих областях происходили не из тех земель, которые сейчас занимает Иран, а из Центральной Азии.

Самым выдающимся вкладом Бармакидов в мировую цивилизацию было то, что они способствовали переводам с древнегреческого языка. Халиф аль-Мансур оплатил несколько переводов, но его интересы едва ли выходили за рамки астрологии. Харун ар-Рашид мог бы продолжить начатое, если бы этим не занялись Бармакиды. В течение нескольких веков этот род выступал в качестве культурных посредников между Индией и Центральной Азией. Наряду с другими центрами в Согдиане и Хорасане сообщество верующих в Нав бахаре было центром, в котором переводили и редактировали буддийские тексты из Индии и передавали их на восток — в Китай. Теперь же Бармакиды продолжили традицию, но уже как мусульмане, являясь связующим звеном между восточным учением и Багдадом. Именно Яхья ибн Бармак руководил переводом индийских работ по медицине и впоследствии выступал покровителем
медицинских наук в Багдаде.

Опыт Бармакидов со временем сделал их убежденными космополитами. Как у центральноазиатских буддистов, у них не было сомнений, что достижения других культур, особенно индийской, могут намного опережать их собственные и что местные жители только выиграют от более широкого взгляда на мир. Конечно же, они знали о переводах с санскрита, вавилонского и греческого, которые выполнялись в Мерве, и о том, как они могут обогатить жизнь их современников. Находясь в Багдаде, они узнали, что сасанидская Персия в течение многих веков использовала тот же подход к достижениям других народов. Они узнали, что в III веке Сасаниды учредили в Гундешапуре центр по переводу и изучению древних текстов, в основном с греческого и древнесирийского языков. Наконец, они узнали, что Сасаниды покровительствовали переводчикам, несмотря на то, что те были христианами, которых изгнали из византийских земель и которые нашли пристанище среди персов.

Поскольку задачей этих переводчиков было переложение классических греческих и древнесирийских текстов на пахлеви, язык персидского двора, они представляли модель космополитизма, которой придерживались Бармакиды. Также внимание в Гундешапуре было приковано к медицине, которой Бармакиды особенно интересовались. В срочном порядке первые несторианские переводчики начали прибывать в Багдад, чтобы работать под покровительством влиятельного рода.

Бармакиды также оплачивали переводы с санскрита. Кевин ван Бладель после подробного исследования деятельности Бармакидов пришел к заключению, что почти все переводы с санскрита в эпоху Просвещения были выполнены по инициативе этой семьи бывших буддистов из Балха, в особенности Яхьи. Список переведенных работ включал несколько справочников по астрономии, медицинские тексты, которые могли быть использованы в лечебнице Бармакидов. Благодаря этому центральноазиатскому каналу крупные работы индийской мысли вошли в исламский мир одновременно с греческой классикой.

Имели ли переводы, оплачиваемые Бармакидами, еще и религиозные цели? Переводческая деятельность их семьи в Навбахаре, несомненно, имела целью продвижение буддизма. Зороастрийцы также переводили определенные религиозные тексты на арабский язык, используя их как средство распространения своих верований. Но Бармакиды и двор Багдада выбрали для перевода в основном книги по медицине и философии. Таким образом, утверждение, что деятельность по переводу греческих научных текстов на арабский язык не преследовала явной религиозной цели, может быть верным, однако оно не означает, что переводы не имели никакого отношения к религии.

В конце концов, как пишет философ Джон Купер: «Древние люди считали философию единственной авторитетной основой и руководством для всей человеческой жизни». Теперь же это было именно то, что христиане называли религией откровения, а мусульмане — руководящим откровением. Иными словами, классическая греческая философия и ислам оказались на встречном курсе, с риском столкнуться. С течением времени и христианские, и мусульманские мыслители сконцентрировались на работах более поздних последователей Платона с его особым вниманием к нематериальному миру и душе в противо положность более материалистичным мыслителям греческой классической эпохи. И христиане, и мусульмане думали, что они объединили работы этих неоплатоников, но, возможно, верным было бы и обратное утверждение. С самого начала приверженцы обеих религий беспокоились, что философия
становится не приложением к религии, а альтернативой ей. Конечно, эта идея распространялась очень медленно и не затрагивала большинство мусульман, особенно в Центральной Азии. Однако, когда это произошло, в мусульманском мире началось затухание не только классической традиции философии, но и греческой мысли в целом.

Оплачивая переводы, Бармакиды вскоре оказались вовлечены в книжный бизнес. Они представляли свои переводы будущим читателям, и те, естественно, хотели получить свой собственный экземпляр. Чтобы удовлетворить этот спрос, Бармакиды основали первую бумажную фабрику в Багдаде. Один из сортов тонкой бумаги был даже назван в честь представителя рода Бармакидов. Растущий спрос на книги также привел к необходимости увеличения числа переписчиков. Вскоре стали появляться книжные лавки и даже книжные аукционы, и Багдад превратился в центр по производству и продаже печатных изданий.