Одним из известнейших шутников пушкинской эпохи был офицер Лейб-гвардии Московского полка Константин Булгаков, выходец из богатой дворянской семьи и друг Михаила Лермонтова. За свои проделки он частенько попадал на гаупвахту, однако это ничуть не отбивало у него охоту придумывать новые розыгрыши. Легенды о его проделках живы до сих пор. Вот одна из них:
«Однажды Великий князь Михаил Павлович приехал в театр и вдруг заметил в зале Булгакова, которого только что посадил на гауптвахту. Не веря своим глазам, он вернулся на гауптвахту, но увидел, что Булгаков преспокойно сидит под арестом. Михаил Павлович снова поскакал в театр — Булгаков аплодирует в зале. Примчался на гауптвахту — Булгаков под арестом. Потрясенный великий князь сказал:
— Булгаков! Даю слово, что тебе ничего не будет, только ответь, как тебе это удается?
— Очень просто, Ваше Высочество, я каждый раз ехал на запятках вашей кареты».
Маешка — так звали в дружеском кругу Михаила Лермонтова — тоже не прочь был пошутить. Его проделки с энтузиазмом поддерживал Булгаков. По воспоминаниям гвардейцев, после одного бурного застолья в Царском селе, Лермонтов вместе лейб-гусарами возвращался в Петербург…
«На заставах каждый проезжающий обязан был указать свое имя в записке для караульного офицера. При выезде из Царского Села Лермонтов предложил расписаться вымышленными иностранными именами. Булгаков подхватил эту мысль и первым написал: «Французский маркиз де Глупиньон». Вслед за ним подписались: испанец дон Скотилло, румынский боярин Болванешти, грек Мавроглупато, английский лорд Дураксон, немецкий барон Думшвайн, итальянец сеньор Глупини, польский пан Глупчинский, малоросс Дураленко, и, наконец, российский дворянин Скот-Чурбанов — этим именем назвал себя Лермонтов». Правда, на обороте друзья все-таки приписали свои настоящие имена — чтобы не подставлять караульного.
Князь Александр Иванович Барятинский также слыл знатным выдумщиком и весельчаком. Он был красив, обаятелен, пользовался популярностью у женщин, служил офицером гатчинских кирасир и бесконечно выдумывал возмутительные по тем временам шалости. Одной из самых дерзких его выходок считается шуточная похоронная процессия на дне рождения генерал-майора Гринвальд, описанная приближенным мемуаристом и литератором:
«Часов в шесть или семь вечера, когда собралось все общество, приглашенное хозяином, и расположилось в саду, выходящем на Неву, вдали показалась большая лодка, на которой виднелись факела, факельщики в своих траурных костюмах, и слышалось погребальное пение. Лодка направлялась мимо дачи Гринвальда и, разумеется, самым неприятным образом привлекла внимание всех гостей его. Любопытство возбуждено было в высшей степени. Когда эта процессия поравнялась с дачею, с нее была послана маленькая лодка, чтоб узнать, что все это значит? Едва только сделан был этот вопрос, как весь хор, находившийся в лодке, громко провозгласил: «Погребаем Гринвальда». Общее смятение, произведенное этим ответом в собрании гостей, было неописано. Все всполошились, суетились, не зная, что думать и что делать. Между тем заговорщики поворотили в боковой ручей или канаву, сбросили с себя погребальные костюмы, сели в приготовленные заблаговременно на этом месте экипажи и мгновенно приехали на дачу Гринвальда с другой стороны, при общей суматохе вовсе незамеченные. Вмешавшись в толпу гостей, они наивно разделяли их изумление и страшно порицали дерзкую проделку неизвестных шалунов, какою, по общему мнению, признана вся эта история».