Саму бюрократическую мясорубку называли по-разному: «Преображенский приказ», «Тайная розыскных дел канцелярия», «Тайная экспедиция», «Третье отделение», «Департамент государственной полиции», «Корпус жандармов», «Охрана». Список имён можно продолжить на свой вкус и после революции. Суть неизменна: каждый раз, когда в народе возникала тяга к переменам, будь на троне «консервативный» или «либеральный» монарх, империя отвечала репрессиями. Часто человек оказывался в Тайной канцелярии просто за то, что по пьяни сболтнул лишнего о личности государя или церкви. Иногда несчастный преступал закон осознанно. Но в любом случае его ждала незавидная участь.
За что же преследовали? Во-первых, за сквернословие. Во-вторых, за нелицеприятные слова в адрес церкви и, естественно, принадлежность к другой вере. Например, вплоть до 1905 года раскольники считались еретиками.
Недовольство крестьян усилением гнёта со стороны царской власти и помещиков, рекрутскими наборами и всё возраставшими налогами и податями выражалось в том числе в раскольничестве. Возникнув на религиозной почве, раскол, под влиянием общественных условий того времени, скоро осложнился политическими и социальными элементами. Особенно беспокоила российскую власть безпоповщина, объявлявшая императора антихристом, а чиновников и духовенство — слугами антихриста. Власть ответила пытками, кострами, эшафотами. Ну и, конечно, каменными мешками и казематами крепостей.
Типичный шлиссельбургский конец
21 октября 1745 года в Шлиссельбургскую крепость заточают человека по имени Иван Круглый. Он был не единственным старообрядцем, попавшим в крепость за убеждения. Коменданту крепости было предписано посадить его в «палату такую, мимо которой бы народнаго хода никакого не было, и у оно палаты, где посажен будет, как двери, так и окошки все закласть наглухо в самом же скорейшем времени, оставя одно малое оконце», в которое на каждый день клали кусок хлеба и стакан воды. К окошку был приставлен караул, никого к страшной темнице не пускали. Караульным было строго запрещено разговаривать с арестантом.
Круглый уморил себя голодом, поняв с первого взгляда на свою каменную могилу, что смерть лучше сумасшествия. 13 дней Круглый брал только воду, с 4 ноября и от неё отказался. В течение недели, до 12 ноября, часовой подходил к оконцу и окликал несчастного, тот не отвечал. 12-го же числа комендант всё же составил донесение в сенат. Сенат разрешил разобрать двери.
17 ноября занимающий должность Шлиссельбургского коменданта капитан Бокин донёс, что «Круглый явился мёртв, и мёртвое тело его в той крепости зарыто». Так расправлялись в середине XVIII века с врагами государя и церкви.
Век Просвещения
«Ну так это ж было когда! Вот при Великой Семирамиде Севера Екатерине II всё было иначе! Просвещение развивалось и всё такое!» Ну, наверное. Вот, например, Николай Новиков с этим не согласился. Он был одним из самых ярких деятелей русского Просвещения: основал несколько журналов, учредил «Дружеское учёное общество» и «Типографическую компанию» с просветительскими и филантропическими целями. Основал первую бесплатную читальню в Москве. А ещё много спорил с Екатериной II: известна её полемика с Новиковым на страницах журналов. В общем, шебутной был. Не нравился дворянской верхушке своими прогрессивными и антикрепостническими взглядами. Да и царица относилась к нему с подозрением: ну в самом деле! Нет, чтоб, как Ломоносов или Державин, оды ей писать, он только критикует и спорит, да ещё что-то без спросу у государыни делает!
Нетрудно догадаться, куда в 1796 году после строгих допросов попал Новиков. Четыре года Николай Иванович провёл в каземате Шлиссельбургской крепости. Его содержали в Светличной башне крепости. Это была единственная внутренняя башня, в ней находились в три этажа казематы. Довольно просторные, с окнами на Неву и в двор. В камере, в которой содержался Новиков даже была печь. Роскошные условия по сравнению с теми, в которых содержались менее родовитые преступники.
«Ах вы пытки-пыточки, // Как на платье вытачки»
В 1826 году декабрист Николай Бестужев содержался в Шлиссельбургской крепости. Он был неплохим рисовальщиком, можно даже сказать художником: хорошо писал акварелью портреты и иконы. Скорее всего, именно ему удалось запечатлеть «с натуры» орудия пыток, применявшиеся в XVII и XVIII столетиях в крепости. То, что запечатлел он их в веке XIX, даёт пищу для различных догадок и предположений. Впервые рисунок был опубликован в «Русской Старине» в пятом номере за 1892 год.
Мнимый революционер
Бесспорно, в казематы попадали такие революционеры, как Михаил Бакунин или Бронислав Шварц, но нельзя сомневаться, что огромное большинство шлиссельбургских узников первой половины XIX века состояло из людей совершенно мирных, чуждых всяких революционных стремлений, преследовавших лишь чисто культурные цели и мечтавших о самых скромных и минимальных реформах. Сколько, например, нужно было «николаевским жандармам» проявить злостных стараний, чтобы придать революционную окраску такой организации, как «Общества святых Кирилла и Мефодия». Были ли они действительно хоть на что-то способны?
Как уже можно было понять по судьбам Круглого и Новикова, с течением времени даже у бездушной бюрократической машины возникает в голове фраза «Ну это слишком!» Впервые, наверное, такое происходит во время процесса над декабристами: для дела над ними специально пишутся законы (по старым судебникам их вообще могли четвертовать).
К середине столетия нравы в крепостях, в частности Шлиссельбургской, совсем стали беззубыми. Во всяком случае, история Николая Ивановича Гулака, основателя «Общества святых Кирилла и Мефодия», говорит именно об этом. Также она говорит о том, кого часто сажали под видом опасных «политических преступников».
Первое, что попросил для себя Гулак, попав в крепость 30 мая 1847 года, это… «греческий подлинник трагедий Еврипида, так как намеревался перевести их во время своего заключения на русский язык». Три года Николай Гулак провёл в одиночной камере, занимаясь переводами. Наконец, 30 мая 1850 года он был выпущен. По донесению коменданта крепости все три года он вёл себя скромно и «в образе его мысли ничего предосудительного замено не было». Вот таким был ужасный заговорщик.
Казнокрадство
Условия содержания арестантов в Шлиссельбургской крепости менялись в зависимости от настроений правительства. А так как высшая бюрократия, как правило, была реакционно настроена, то понятно, что за весьма небольшими перерывами, крепостной режим отличался необычной строгостью.
Не стоит забывать и о том, что положение заключённых в крепостях часто отягчалось вследствие наглого казнокрадства, которое является неотъемлемой частью русской бюрократии. Каждый комендант старался «урвать в свой карман» как можно больше выделенных на содержание заключённых денег.
На это жаловался в воспоминаниях декабрист Михаил Бестужев. По его словам, генерал-майор Плутанов, управлявший Шлиссельбургской крепостью в течение 30 лет, обратил Шлиссельбургскую тюрьму «в род аренды для себя и своих тюремщиков на счёт желудков несчастных затворников, получавших едва гривну медью на дневной харч, когда полодено выдавать по 50 копеек ассигнациями» («Русская Старина», 1870, т.2).
Неудивительно, что в результате такого содержания заключённые почти постоянно болели цингой, часто в тяжёлой форме. Так, например, Михаил Бакунин в бытность свою арестантом в крепости лишился всех зубов.
Особенно тяжко было молодёжи в крепости. Многие гибли в первые же годы заточения. Обычно их ждало два исхода: ранняя смерть или сумасшествие — молодой организм просто не был готов к такому заточению ни физически, ни морально.
В 1828 году, по решению Николая I, семнадцатилетний студент Московского университета Василий Критский, обвинённый «в вольномыслии», был заключён в Шлиссельбургскую крепость.
Его мать, несмотря на все свои поиски и хлопоты, не могла узнать, где сын. 21 мая 1831 года Василий умер от «изнурительной лихорадки»: молодое и неокрепшее тело просто не выдержало условий заключения. Только в 1836 году шеф жандармов Бенкендорф нашёл возможным сообщить матери о смерти сына. Говорить о том, что пережила мать за эти годы, было бы излишне.
Не менее печальна судьба семнадцатилетнего корнета Григория Раевского, заключённого в Шлиссельбург в 1824 году по делу родного брата Владимира. Майор Владимир Раевский был декабристом. Его арестовали в 1822 году за пропаганду среди солдат и «необузданное вольнодумство».
Делу было предано особое значение, велось оно в строжайшей секретности. Родные ничего не знали о судьбе Владимира. Григорий, любивший брата, вопреки воле отца, поехал в Одессу, чтобы узнать, что случилось с братом. По неопытности Григорий, семнадцатилетний юнец, проговорился, его привлекли к делу и увезли в Шлиссельбургскую крепость.
Молодой человек сошёл с ума. Несмотря на это, больного продолжали держать в одиночном заключении ещё в течение нескольких лет. Только осенью 1827 года закончилось его дело, после чего он был доставлен в имение отца «под присмотр родственников». Так гибли, так калечились в жерновах системы столетиями жизни простых и знатных, бедных и богатых, преступников и безвинных в стенах Шлиссельбургской тюрьмы. Тюрьмы, которая шагает рука об руку с нашей мирной, вольной жизнью.
*****
Испытывал ли ты, что значит задыхаться
И видеть над собой не глубину небес,
А звонкий свод тюрьмы, — и плакать, и метаться,
И рваться на простор — в поля, в тенистый лес?
Что значит с бешенством и жгучими слезами,
Остервенясь душой, как разъяренный зверь,
Пытаться оторвать изнывшими руками
Железною броней окованную дверь?
С. Я. Надсо