Анри Матисс очень любил танцы, очень. Но был художником. Такая незадача. Хорошо, что подвернулся заказ на тематическую серию от еще одного любителя танцев и музыки — коллекционера Сергея Щукина. Вот тут-то и разгулялся художник. Когда Щукин увидел свой заказ, он крайне обрадовался, но поначалу забирать отказался.
Сюжет
На фоне синего неба 5 женщин, взявшись за руки, танцуют на холме. Вот и весь сюжет. Никакого фона, ни одной лишней детали, только процесс — Матисс старается зафиксировать мгновение. Не совсем пропорциональные тела, не прорисованные лица, развевающиеся волосы. Если вы посмотрите на живых женщин в хороводе, они будут выглядеть примерно так же: смазанные образы, перемешанные детали, экстаз, страсть.
Красный становится символом внутреннего жара. Через его сочетание с синим и зелёным художник объединил человека, небо и землю. И хоровод в данном контексте — это воплощение ритма и экспрессии 20-го века.
Контекст
Был прекрасный парижский день, Матисс работал в мастерской и никого не ждал. Внезапно к нему пришёл его старый знакомый Сергей Щукин, страстно любящий искусство и не жалеющий средств на пополнение коллекции. На дворе стоял 1908 год, и русский богач ещё не ощутил всех прелестей политических изменений на родине. Поэтому довольно решительно заказал у Матисса несколько панно для оформления своего московского особняка.
Щукину хотелось нечто аллегорическое на тему музыки и танца. Что не могло не обрадовать Матисса, которому эти темы были чрезвычайно по сердцу. «Я очень люблю танец. Удивительная вещь — танец: жизнь и ритм. Мне легко жить с танцем», — признавался мастер.
Надо сказать, что идея витала в мастерской Матисса уже несколько лет: года за 2 до заказа Щукина он написал картину «Счастье существования (Радость жизни)», на которой люди хороводят, а затем изготовил деревянный рельеф с пляшущими нимфами и несколько авторских ваз на тот же мотив.
«Когда мне нужно было сделать танец для Москвы, я просто отправился в воскресенье в Мулен де ла Галетт. Я смотрел, как танцуют. В особенности мне понравилась фарандола… Вернувшись к себе, я сочинил мой танец четырёхметровой длины, напевая тот же мотив», — рассказывал Матисс.
На полотне чувствуется влияние и Кранаха с его «Золотым веком», и греческой вазовой живописи, и «Русских сезонов» Сергея Дягилева.
По замыслу художника, человеку, входящему в дом с улицы, нужно сообщить чувство облегчения, поэтому для первого этажа был выбран сюжет с танцем, а для второго — с музыкой. Считается, что планировалось создать третье полотно — «Купание» (или «Медитация»), Но то ли дом Щукина был маловат (всего 2 этажа), то ли после разгоревшегося скандала заказчик решил притормозить художника. В итоге третье панно так и осталось в набросках.
Перед отправкой в Россию картины выставили на Осеннем салоне 1910 года в Гран-Пале. Что тут началось! Используя только 3 цвета и простые линии, Матисс сумел довести зрителей до белого каления. Мало того, что не потрудился прорисовать людей прилично, так ещё и не прикрыл ничем причинные места.
Все знали, кто платит за картину и в чьём доме она будет висеть. Щукина называли сумасшедшим, спонсором декадентов и собирателем хлама. Тут наш заказчик, надо признаться, струхнул… и отказался принимать работу. Милый Анри, прости-прощай. Вероятно, всё же танец полонил душу Щукина, потому что через несколько дней после отказа он отправил Матиссу телеграмму, в которой брал свои слова назад и просил всё же отправить панно в Москву.
«Я много размышлял и устыдился своей слабости и недостатка смелости. Нельзя уходить с поля боя, не попытавшись сражаться», — писал меценат художнику. Но гениталии всё же попросил закрыть как-нибудь изящно.
Наступил 1917 год. Таким людям, как Щукин, в новой России не было места. Ему повезло — успел уехать. Правда, за спасение жизни пришлось расплатиться своей коллекцией. Всё, что было нажито непосильным трудом, большевики конфисковали — полотна французских мастеров конца 19-го — начала 20-го века впоследствии поделили между собой Эрмитаж и ГМИИ им. Пушкина.
Судьба художника
«Он упростит живопись». Так о будущем новаторе говорил его наставник Густав Моро. И действительно, почерк Матисса несложно узнать: упрощение фигур до схематизации, яркие краски широкими мазками, нивелирование светотеней. Всё то, над чем кропотливо работали предшественники, Матисс отверг и начал с нуля.
Даже для своего времени — рубеж веков, когда художники экспериментировали, кто во что горазд, — Матисс был, как гром среди ясного неба. Всё это буйство красок, вызывающий примитивизм, экспрессия — за них художника окрестили «диким». Собственно, такую характеристику получил не только он, но и все участники того самого салона, где были представлены «Танец» и «Музыка». Острый на язык французский критик Луи Восель определил их как «fauve», что с французского и есть «дикий», а стиль получил название «фовизм».
Впрочем, несмотря на шок публики, Матисс стал легендой и признанным мастером ещё при жизни. Его любили, ценили, хорошо оплачивали и лишний раз умоляли взять заказик.
Кстати, на картинах 1910 года тема танца не была закрыта. Через 20 лет она вновь прозвучала в творчестве художника. На этот раз американский коллекционер Альберт Барнс заказал декоративное полотно, которое следовало разместить в арочных сводах над окнами. Специально для этого случая Матисс придумал технику декупажа: картина собиралась из отдельных фрагментов, раскрашенных заранее.